В.К.Грабарь."Пароль семнадцать".

Перед самым поступлением об училище впервые услышал о нем Миша Хрущалин, а ведь его отец был военным врачом (подполковник м/с в Ленинградской Краснознаменной военно-воздушной инженерной академии)...

В одном классе, начиная с первого, учились вместе Миша Хрущалин и Валя Овчинников. В начале сентября 1958 года Валина мама встретилась  с матерью Миши и конечно похвасталась тем, куда поступил ее сын. А на ушко сообщила ей, что в училище недобор и есть смысл попробовать устроить своего парнишку. Родители принялись уговаривать Мишу в целесообразности такого шага. О флоте Миша и не думал. Тем не менее, 20 сентября 1958 года (в один день с Сашей Сиренко) он также оказался в училище...

Роту построили в коридоре, примыкающем к черной лестнице на третьем этаже южного крыла здания. Расставили всех по росту. Разница в росте была значительной. Вася Хомко был до того худ и мал, будто еще не родился, за что и получил соответствующую кличку. Вася говорит, что его рост тогда был 128 см, а вес 26 кг. Но у Полынько рост 129 см., а Вася был намного ниже его.  Всепомнящий Хрущалин считает, что у Васи росту было всего 121см. Сам же Миша со своими 147 см был, чуть ли не самым высоким в классе. Не все помнится, но Овчинников точно весил 35 кг,  Крылов 33 кг. Моисеев при росте 145 см, весил 43 кг, а Строгов примерно того же роста весил 25 кг, в блокаду таких рассматривали на просвет. Для сравнения надо сказать, что до Революции минимальный рост для поступления в Морской корпус был 137, 5 см, в наше время самый мелкий суворовец (что было установлено во время какого-то совместного мероприятия на Марсовом поле) ростом был 122см. Можно сказать приблизительно, что средний нахимовец нашей роты был около 1, 5 метра ростом и весил килограмм сорок. Были ребята повыше, и пониже...

О воспитателе 3-го взвода рассказывает В. Калашников. Борис Афанасьевич Кузнецов был всегда аккуратен, в чистой рубашке и отглаженных брюках. За своей формой он в то время следил и такого же отношения к ней требовал и от нас. Борис Афанасьевич курил сигареты «Аврора» за 14 копеек или «Ароматные» за 15 коп. У него, как у заядлого курильщика, соприкасающиеся стороны указательного и среднего пальцев правой руки были желтого от никотина цвета. Как все коренные ленинградцы, «болел» он, конечно же, за «Зенит». Однажды мы всем классом ходили на стадион им. С. М. Кирова на футбольный матч (стадион им. В. И. Ленина у Тучкова моста в то время еще только достраивался).  Так вот этот худой, скорее щуплый, невысокого роста, остроносый старший лейтенант в морской форме чуть ли ни выпрыгивал из собственной тужурки во время острых моментов на футбольном поле. Так переживают, обычно, открытые и добродушные люди. Или вот совсем простой случай, – дополняет М. Хрущалин. - Уже не помнится, кто привез в лагерь пневматическое ружье. И Борис Афанасьевич увлеченно лежал на животе около лужи и вместе с нахимовцами упражнялся в меткости при стрельбе по цели – запущенному в лужу паруснику из куска коры. Однажды, в классе, наверное, седьмом, когда его семьи не было дома, мы (с кем-то ещё из нахимовцев нашего класса) помогали оклеивать обоями его комнату в доме на проспекте Ю.Гагарина.  Надо сказать у него в гостях побывали многие ребята и по самым разным поводам. Часто он брал с собой иногородних или сирот. Сам выросший без отца он понимал, что надо делать...

Там же в подвалах находились и другие продукты, их перевозил на тележке и поднимал на лифте камбузный рабочий по имени Аркаша (А. Н. Петров – Ред.), жилистый детина, казавшийся нам Герасимом из только что пройденного «Му-Му». Свою тележку он прикреплял цепью на замок. Но, какой там! На этой телеге мы раскатывали по двору, навалившись целой кучей. Из трех колес телеги одно свободно разворачивалось, потому и телега на полном ходу  сначала плавно, а затем вдруг круто поворачивала. Куча рассыпалась по двору. И однажды  случилось неизбежное. Разгоняющим был Н. Петров (Филимон), впередсмотрящим – М. Хрущалин, он же Чама, ему и слово: «Когда телега вышла в режим неуправляемого движения,  я сидел спереди, свесив ноги вниз. Все спрыгнули, а я успел только поднять одну ногу. В итоге левая нога попала между платформой тележки и стеной, Перелома или трещины не было. Был сильный ушиб». – «Спасли ботинки» – резюмировал Калашников. Главный недостаток «гадов», их дубовость, обернулся в данном случае спасительным достоинством. Через трое суток Мишу уже выпустили из санчасти...

В столовом зале стояли огромные, вероятно, трофейные буфеты. Туда ставилась большая бутыль с рыбьим жиром. Как известно, этот жир богат витаминами, поэтому в январе-марте в разгар авитаминоза он был особо необходим. Но также известно, насколько этот жидкий витамин противен на вкус. Употребляли его натощак перед обедом, и сначала, можно сказать, из-под палки. Руководила этой экзекуцией наш врач А.Д. Будникова, а следил за исполнением кто-нибудь из командиров. Нахимовцы становились в очередь к большой бутылке с рыбьим жиром со своими столовыми ложками. Со временем мы смогли всё же себя перебороть – полезно, значит нужно, тем более, говорили, что от него растут. Но однажды Миша Хрущалин, склонный к экзотическим  поступкам, «хлопнул» этой гадости целую кружку, а во флотской кружке – не менее 300 грамм. Рассказанный в подробностях, этот факт имеет и некую научную ценность. За столом с Мишей сидел Слава Калашников, Горелик (?) и еще один, теперь уже неизвестный, который и поспорил с Мишей на 10 рублей. Причина спора также не запомнилась. Предмет спора, как вспоминает сам Хрущалин, – выпить половину наличного ротного запаса, а это - двухлитровая бутылка. Значит кружка, по всей видимости, была не одна! Миша по условиям спора, не торопясь, съел  первое, второе и компот, а потом преспокойно выпил рыбий жир и даже не поморщился.  В течение последующих двух часов при нём неотступно находились свидетели, дабы убедиться, что выпитое оставалось в организме испытателя.  Миша доказал, что это возможно, и в этом состоит биологическая сторона эксперимента. Но есть еще и историческая! Спор был выигран, и надо было отдавать деньги, а это – целых 10 рублей! Много это, или мало? ...

Излишне говорить, что Миша Хрущалин на рыбий жир не может смотреть до сих пор. Да и вряд ли кто из нас отважится отведать его еще раз. А вот лягушек, в их французском варианте, кое-кому удалось попробовать. Оказалось – вкусно...

Наши приборки организовывались с учетом нашего возраста. В первое время приборку в коридоре и в гальюне делала уборщица. Об их существовании упоминается в приказах начальника училища: «5 марта 1958 года нахимовец X, поспорив с нахимовцем Y на 20 порций компота, очистил свой желудок в ботинок, принадлежавший уборщице 4 роты…». По счастью этот приказ не имеет к нам прямого отношения. В существовании уборщиц, сомневается и М. Хрущалин, поскольку едва он поступил в училище, ему был представлен В. Коновалов, как «главный гальюнщик». Видимо, на этом этапе Володе досталось изрядное количество нарядов на эту не самую благородную работу. Одно другого не исключает. Очень скоро штаты ротных уборщиц были сокращены, и тоже с воспитательной целью: чтобы привить нам трудолюбие...

Зимой занимались лыжами. Занимались много и в разных местах. Но сами лыжи иначе как дровами из-за низкого их качества никто и не называл. Миша Хрущалин вспоминает, что житель одного очень южного города Баку (речь об А. Берзине.-В.Г.) впервые встал на лыжи только в училище. Ну не было у него дома снега. Совсем. И вот на первых в своей жизни занятиях по лыжам этот нахимовец предложил весьма удивленному подполковнику Кобелеву пробежать необходимые 5 км по снегу, но без лыж. Подполковник согласился. Итог - лучшее время во взводе...

После войны прошло 15 лет, а в близлежащем лесу спокойно можно было найти немецкую каску. На территории лагеря был один взорванный дот, но не было целых: с оружием и боеприпасами. И вот три «бойца»: Волков, Сиренко и Хрущалин, решили отправиться за всем этим на линию Маннергейма. Запасшись продуктами: по паре картофелин и кусок хлеба на брата, после ужина отправились на поиски приключений. Никто толком или хотя бы приблизительно дороги не знал. Пошли на юг вдоль берега Нахимовского озера – там заросли были гуще. Чуть отойдя от лагеря, решили сделать привал и подкрепиться. Картошку испекли на костре. В результате весь наличный запас продуктов был съеден, и желание продолжить путешествие пропало. Да и шли они, как оказалось, в обратном направлении. К счастью, вернулись незамеченными и остались ненаказанными за отлучку...

Как же начинается знакомство с кораблем у мальчишки неполных пятнадцати лет? Едва ступив на борт, и даже не распаковав еще вещмешки, мы первым делом разбежались кто куда, словно тараканы. День был субботний, и никому до нас дела не было. Большинство из нас первый раз были на боевом корабле. Вокруг масса любопытных вещей.  Когда все доступные места на верхней палубе были осмотрены, самые шустрые из 3-го взвода: Овчинников и Хрущалин и еще кто-то третий, как помнит Задворнов, по трапам фок-мачты вскарабкались под самые радиолокационные станции, не сознавая того, как это было опасно.  «Выше нас, - далее вспоминает он, - были только топовые огни. Погода была прекрасная, и Ленинград был виден невооруженным глазом. Кто-то пытался отбивать чечетку на крыше дальномера главного калибра. Было невдомёк, что можно не только «загреметь» с высоты метров в 20-30, но и получить дозу облучения от радиолокационных станций, если бы они вдруг заработали».

Когда это дошло до командования корабля, все силы были брошены на то, чтобы «сбить»  наших верхолазов с высоты. Шуганул их оттуда вахтенный офицер. С годами эта история дополнилась одной подробностью - подействовала прозвучавшая по трансляции команда: «Прибывшим из нахимовского училища обезьянам срочно слезть с мачт и построиться на юте!» - так рождаются байки.  На деле нахимовцы катились вниз по крутым трапам, подгоняемые  крепкими словами старпома...

Общими усилиями команды крейсера нас удалось кое-чему научить. Двое наших одноклассников: Н. Петров и М. Хрущалин,  стали специалистами 3 класса уже в первую практику. Во вторую практику их уже было 28, а в третью ими стали почти все...

15 мая 1963 года, то есть в 9-м классе были отчислены Хрущалин и Петров. Поскольку оба они хорошо учились и отсутствием здоровья не страдали, интересно рассмотреть их историю. Петров и Хрущалин дружили, основой для дружбы, возможно, была любовь к технике. Вместе они освоили работу на киноустановках и показывали фильмы на широкой пленке в актовом зале и в Москве, также и на узкопленочной передвижке на 4-м этаже и на уроках, если преподаватель не владел киноустановкой. И вот, на чердаке над актовым залом их застали за курением. Это был повод к отчислению.

Но обычно последнему случаю предшествуют еще несколько. Кроме курения, им инкриминировались опоздания и частые уходы с самоподготовки. У  Н. П. Оверченко они были на особом счету, он на них давно заточил зубец. Вечером он отлавливал их и «долго и мрачно» (любимые слова  В. В. Тарбаева) разбирал в ротной канцелярии их бывшие и будущие прегрешения. Одна из таких «разборок» закончилась для них работой в кочегарке. Им следовало перекидать уголь, вываленный во дворе самосвалом «Татра». А это пять тонн. Хорошо хоть кочегары дали воспользоваться душем после трудовых подвигов.

Но главным, приписываемым им недостатком, были грубость и обсуждение действий начальников. В военной классификации,  это – действительно тяжкие проступки. Но в нашей среде спорить с воспитателем было обычным делом – возраст такой, да и присяги не принимали пока.

Особенно интересно было спорить с Эрнестом Андреевичем Авраменко (кличка по аналогии с «12 стульями», естественно, Эрнестуля). Массивный, даже грузный, и очень мощный Эрнестуля имел одно слабое место: он очень живо реагировал на все выходки своих питомцев. Но осмелиться поспорить с ним могли не многие. Одними из таких была пара художников Грабарь - Сиренко. Эти уже давно вышли за рамки живописи и витали в философских эмпиреях. Ответ на их демагогию у Эрнестули был прост: в педагогическую характеристику Грабаря за 9-й класс он «вбил» 13 слов с приставкой «не» и перевел Вовку подальше от себя,  в первый взвод.

У Петрова с Хрущалиным их печальная история началась также со спора с Эрнестулей, в котором они утверждали, что далеко не все нахимовцы учатся в училище из любви к морю. Таков был результат их наблюдений, но Эрнестуля воспринял их посыл, как зловредную идею. А при слове «идея» проснулся политотдел. Приказ на отчисление готовил сам начальник политотдела капитан 1-го ранга  А. А. Стенин. По иронии судьбы, как только в мае 1971 года Артемий Артемьевич (это – по-паспорту, а в быту его звали Артем Артемыч, или просто Артем) ушел в запас, тут же исключили из КПСС Эрнеста Андреевича. Уж не наше ли дурное влияние сказалось? ...

Но через некоторое время попытку возвратиться в училище предпринял и  Хрущалин - она не удалась, и Миша  твердо решил поступать в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе после окончания школы...

В том же 1965 году поступал во ВВМУ им. М.В. Фрунзе отчисленный ранее из Нахимовского Миша Хрущалин. Прошел без замечаний все медкомиссии и оформил в военкомате все необходимые документы. В назначенное время явился в училище и написал заявление на ракетно-артиллерийский факультет. Сомнений в здоровье и знаниях (четыре четверки в аттестате зрелости) не было. Сгубила случайность. Усталой женщине невропатологу (предпоследний врач медкомиссии, после нее оставался только терапевт, который пишет заключение «Годен») не понравился его прикус зубов. После непродолжительной дискуссии он был изгнан из числа кандидатов на поступление. В ЛЭТИ поступил без проблем. Военно-морская кафедра по иронии судьбы сделала его все тем же офицером-ракетчиком, но уже запаса...

Миша Хрущалин окончил ЛЭТИ им. Ульянова-Ленина по специальности космическая радиосвязь, но большую часть жизни работал при флоте: в 51 ЦКТИС (Центральный конструкторско-технический институт судоремонта) или 82 ОКТБ (Опытно-конструкторское бюро) на Камчатке, где он пробыл те же восемь лет, что и служившие там ребята.  Миша знает флот лучше других из нас.