В.К.Грабарь."Пароль семнадцать".

Как ни быстро разносятся вести по флотам, а первым в училище (11 августа) прибыл сын работницы кондитерской фабрики имени Н. К. Крупской Коля Петров. Приехал он из какой-то глухой деревни Псковской области, где находился на воспитании у бабушки. По имени одного из селян он и был потом прозван нами Филимоном.   Но та десятидневная фора, которую он получил, возвысила его над всеми прибывающими. Он уже усвоил пару-тройку команд, давно всем известных из пионерского прошлого, голос у него приобрел железные нотки, и он  встречал нас, как старослужащий. Ему и поручили командовать нашим наскоро сляпанным строем...

Петров продолжал корчить из себя начальника, но при этом ложился спать  поверх простыней, а укрывался гольным одеялом. Его маленькая  «хитрость» заключалась в том, что через неделю он в отличие от других ребят смог бы поменять простыни местами.  То, что, через неделю все постельное бельё ему поменяют на чистое, он не мог и представить. Пятки у Коли были твердыми, как подметка, в деревне он мог спокойно бегать по стерне, он и здесь босиком бегал в гальюн, и, вернувшись, вновь нырял между верхней простыней и одеялом...

Наверное, первыми мероприятиями после зачисления были баня и переодевание в морскую форму. Но точно этого никто не запомнил. Немудрено и забыть: эту форму нам пришлось носить очень долго. Сейчас трудно даже представить размеры той формы, ведь мы были довольно маленькими «человечками».

Миша Московенко имел рост 1м 31см, вес 31 кг. Размер обуви - 34. Миша помнит сидящего в баталерке Колю Петрова, который изображал из себя важного вице-старшину и выдавал синюю рабочую форму. Обуви 34-го размера не было. Коля дал 36-й. Так Миша и ходил почти год в ботинках на два размера больше...

В старших классах добровольным помощником в баталерке у старшины роты был Саша Алёхин, он и выдавал мыло всех сортов. И вот, в один из вечеров кто-то бросил «мульку», что Алёхин выдаёт, но далеко не всем, белое мыло. Несмотря на ежедневные подначки, нашлось с десяток доверчивых ребят, кто поверил в «чудо». К ним, для достоверности присоединились и те, кто это «чудо» сотворил. И все они, как бы невзначай, подходили к Саньке и просили у него по дружбе дать им кусочек белого мыла. Расчет был прост - довести Сашку до точки кипения. А надо сказать, в детстве Саша-Японец был очень заводным (таким он оставался до конца жизни – ВГ.). После девятого или десятого просителя он понял, что идёт розыгрыш, начал наливаться дурной энергией, и каждый следующий рисковал послужить в качестве громоотвода. Теперь оставалось только подобрать подходящую кандидатуру. Лучше, чем  Коля Петров и не найдешь. Едва смыв деревенскую грязь, он превратился в такого чистюлю, что без мыла не представлял жизни. А тут – белое! Не оценив обстановки, Филимон радостно подошёл к Японцу, и, как ни в чем ни бывало, простодушно попросил для себя заветный кусок вожделённого белого мыла. Спусковой крючок у Алёхина сработал, и Филя мигом получил оплеуху. Не понимая причины столь неадекватной реакции, он встал на ноги, и едва не началась драка. Под нескончаемый хохот их с трудом успокоили, а Кольке все разъяснили. Он был разочарован...

Там же в подвалах находились и другие продукты, их перевозил на тележке и поднимал на лифте камбузный рабочий по имени Аркаша (А. Н. Петров – Ред.), жилистый детина, казавшийся нам Герасимом из только что пройденного «Му-Му». Свою тележку он прикреплял цепью на замок. Но, какой там! На этой телеге мы раскатывали по двору, навалившись целой кучей. Из трех колес телеги одно свободно разворачивалось, потому и телега на полном ходу  сначала плавно, а затем вдруг круто поворачивала. Куча рассыпалась по двору. И однажды  случилось неизбежное. Разгоняющим был Н. Петров (Филимон), впередсмотрящим – М. Хрущалин, он же Чама, ему и слово: «Когда телега вышла в режим неуправляемого движения,  я сидел спереди, свесив ноги вниз. Все спрыгнули, а я успел только поднять одну ногу. В итоге левая нога попала между платформой тележки и стеной, Перелома или трещины не было. Был сильный ушиб». – «Спасли ботинки» – резюмировал Калашников. Главный недостаток «гадов», их дубовость, обернулся в данном случае спасительным достоинством. Через трое суток Мишу уже выпустили из санчасти...

Каждое свое выражение Николай Павлович заканчивал присказкой – «понимаете, так», она у него превратилась в паразитное словосочетание: «поти – так».  За это сочетание он и получил свое прозвище - «Потитак». Коля Петров уже долгие годы хранит в своей памяти рассказ Потитака о том, как после войны тот разминировал на своем катере Феодосийскую бухту. То ли Коля не так запомнил, то ли Потитак не так рассказал, но эта история, как мы теперь ее понимаем, – сущий бред! В практике противоминной борьбы есть способ разминирования с помощью прорывателей минных заграждений, кораблей с повышенной живучестью, но чтобы на торпедном катере?! Такой способ назывался бы – разминированием путём собственной гибели. История Черноморского флота ни одного  такого факта не сохранила. Ещё бы! Если бы такое было на самом деле, то погибших наградили бы, а пославших их на дурацкую гибель, когда один катер равен одной мине, точно бы расстреляли...

In vino veritas - истина в вине. К сожалению, эту поговорку мы, как люди читающие, узнали очень рано. Особо любопытные из нас пытались постичь ее смысл с детства. Так поиски истины незаметно превратились в поиски вина. Первые индивидуальные употребления алкоголя во внутрь совпадали с его наружным употреблением: простудившихся детей раньше часто растирали спиртом и отогревали стопкой Кагора, но это, конечно, еще до училища. В училище во время посещения кондитерской фабрики помыслы нахимовцев, наконец, обратились к специальному цеху, где делали конфеты с ликером. Первыми о нем узнали те, кто чаще бывал на фабрике, а это - участники художественной самодеятельности. У одного из танцоров, Коли Петрова, на фабрике работала мама. Попасть в цех, конечно, не удавалось, но некое стремление осталось. И первыми, кто устроил коллективную пьянку, да еще в стенах училища, были «танцоры». В истории танцевального кружка сохранился случай, датируемый ноябрем 1959 года, когда был употреблен спиртной напиток – портвейн «33». Его для них купил старший нахимовец Мурашкин, друг Мишки Московенко, тот самый, что год назад обещал его маме «за Мишей приглядеть». И эту первую бутылку они выпили на пятерых (Голубев, Грабарь, Жидких, Калашников, Московенко), замаскировавшись спортивными матами в Актовом зале училища. Потом, уже с класса девятого, это стало недоброй богемной традицией. И посоветовали им принимать перед выходом «по чуть-чуть» матросы крейсера «Киров» на совместном концерте в Зале Революции ВВМУ им. М. В. Фрунзе. Затем уже перед каждым выходом на сцену наши танцоры принимали для раскованности небольшую порцию алкоголя. В высшем училище эта норма составляла четвертинку водки на двоих, и иногда приводило к падениям на сцене...

По исполнении 14 лет нахимовцев переводят на повышенную норму питания  хлебом и почти автоматически принимают в Комсомол. Коля Петров, когда заполнял анкету, в графе «пол» написал – «деревянный». К маю 1961 года комсомольцами стали практически все нахимовцы 1946 года рождения и начала (январь, февраль) 1947-го. Всего – 13 человек. Комсомольцам, принятым в мае, билеты вручали у мавзолея Ленина. А через год – у памятника Зое Космодемьянской, по пути на Бородинское поле...

Общими усилиями команды крейсера нас удалось кое-чему научить. Двое наших одноклассников: Н. Петров и М. Хрущалин,  стали специалистами 3 класса уже в первую практику. Во вторую практику их уже было 28, а в третью ими стали почти все...

В третьем взводе на должности старшины класса попеременно бывали Петров и Калашников, пока их не сменил, и теперь уже до самого выпуска, Саша Берзин. Эти смены сопровождались разжалованиями...

15 мая 1963 года, то есть в 9-м классе были отчислены Хрущалин и Петров. Поскольку оба они хорошо учились и отсутствием здоровья не страдали, интересно рассмотреть их историю. Петров и Хрущалин дружили, основой для дружбы, возможно, была любовь к технике. Вместе они освоили работу на киноустановках и показывали фильмы на широкой пленке в актовом зале и в Москве, также и на узкопленочной передвижке на 4-м этаже и на уроках, если преподаватель не владел киноустановкой. И вот, на чердаке над актовым залом их застали за курением. Это был повод к отчислению.

Но обычно последнему случаю предшествуют еще несколько. Кроме курения, им инкриминировались опоздания и частые уходы с самоподготовки. У  Н. П. Оверченко они были на особом счету, он на них давно заточил зубец. Вечером он отлавливал их и «долго и мрачно» (любимые слова  В. В. Тарбаева) разбирал в ротной канцелярии их бывшие и будущие прегрешения. Одна из таких «разборок» закончилась для них работой в кочегарке. Им следовало перекидать уголь, вываленный во дворе самосвалом «Татра». А это пять тонн. Хорошо хоть кочегары дали воспользоваться душем после трудовых подвигов.

Но главным, приписываемым им недостатком, были грубость и обсуждение действий начальников. В военной классификации,  это – действительно тяжкие проступки. Но в нашей среде спорить с воспитателем было обычным делом – возраст такой, да и присяги не принимали пока.

Особенно интересно было спорить с Эрнестом Андреевичем Авраменко (кличка по аналогии с «12 стульями», естественно, Эрнестуля). Массивный, даже грузный, и очень мощный Эрнестуля имел одно слабое место: он очень живо реагировал на все выходки своих питомцев. Но осмелиться поспорить с ним могли не многие. Одними из таких была пара художников Грабарь - Сиренко. Эти уже давно вышли за рамки живописи и витали в философских эмпиреях. Ответ на их демагогию у Эрнестули был прост: в педагогическую характеристику Грабаря за 9-й класс он «вбил» 13 слов с приставкой «не» и перевел Вовку подальше от себя,  в первый взвод.

У Петрова с Хрущалиным их печальная история началась также со спора с Эрнестулей, в котором они утверждали, что далеко не все нахимовцы учатся в училище из любви к морю. Таков был результат их наблюдений, но Эрнестуля воспринял их посыл, как зловредную идею. А при слове «идея» проснулся политотдел. Приказ на отчисление готовил сам начальник политотдела капитан 1-го ранга  А. А. Стенин. По иронии судьбы, как только в мае 1971 года Артемий Артемьевич (это – по-паспорту, а в быту его звали Артем Артемыч, или просто Артем) ушел в запас, тут же исключили из КПСС Эрнеста Андреевича. Уж не наше ли дурное влияние сказалось?

Колька Петров в общем-то был честным, простым, бесхитростным и чистым русским мальчишкой. В 1959-м  в одной из передач по ленинградскому радио, посвященной пятнадцатилетию училища Коля выступал в эфире. Известный комментатор Лазарь Маграчев, который брал у 12-летнего Коли интервью, описал его тремя словами: «…худенький парнишка, веснущатый, с обгоревшим на солнце носом…». Коля хорошо учился. Но его крестьянское прошлое не раз нами ставилось ему на вид, попросту говоря, его хотели принизить. А ему хотелось хоть в чем-нибудь, да быть всё-таки лидером. В конце концов, городская цивилизация развратила его. Его мозг был поражен жаждой справедливости. И к нему потянулись такие же, как и он правдоискатели. Образовался  круг, и входили в него далеко не слабые ребята.

После отчисления Петров почти год работал на судостроительном заводе, и  в январе 1964-го вновь поступил в Нахимовское училище и вновь оказался с нами. Место Хрущалина в окружении Коли теперь занимали Кошара-Васильев и Марк Козловский (последний теперь вместо Хрущалина помогал ему «крутить» фильмы). Жаль, что с этих ребят спроса уже нет, а Филимон тогда как с полозьев съехал. Нёс какую-то очевидную ерунду и был похож на деревенского мессию, который пытается организовать среди непосвящённых свою секту. А по сути - хреновина тинэйджеровского разлива...

За это время в партии побывали почти все из нас. Тут уж никуда не денешься. Всем на определенном этапе службы приходилось «сдаваться». Моисеев вступил в партию только в 1981 г. Конечно, он имел возможность высказываться довольно резко на семинарах по марксистско-ленинской подготовке, а Марк Козловский ради красного словца мог положить свою судьбу. Такие ребята искажали себе нормальный карьерный рост по службе. Это – лемма, недоказуемое утверждение, как сказала бы Надежда Александровна. Удивительно, что и Александр Сиренко вступил в партию, едва закончив ВХПУ им. В. Мухиной, не избежал партийных тенет и бунтарь Коля Петров...

Во «Фрунзе» окончили училище по специальности «Штурманская ВМФ»: Берзин, Калашников, Голубев, В. В. Иванов, М. Козловский, Петров, Комаров, Писарев...

Из подводников штурманы-фрунзаки (Берзин, Калашников, Голубев, Петров) без препятствий прошли стартовый отрезок службы с должности командира электронавигационной группы до командира БЧ-1...

Впервые моряки-подводники появились в бухте Ягельной в июне 1956 года, когда сюда на постоянное базирование пришла 22-я бригада дизельных подводных лодок под командованием прославленного аса подводных глубин, Героя Советского Союза капитана 1 ранга Лунина Николая Александровича. Того самого, который через несколько лет выступил перед нами в актовом зале училища, о чем мы и писали. Умер Николай Александрович в ноябре 1970 года, когда мы стали лейтенантами. Похоронили его на Богословском кладбище в Ленинграде. Там же, где похоронен и Александр Иванович Маринеско, еще одна легенда советского флота, чья история также не обошла нас стороной. Точнее сказать, одного из нас, Колю Петрова, защитника всех несправедливо обиженных. Будучи курсантом ВВМУ имени М. В. Фрунзе, он немало сделал для возвращения доброго имени этому герою-подводнику...

Коля Петров тоже служил на атомных лодках в губе Западная Лица и тоже довольно долго, до 1984 года. За это время прошел обычный путь штурмана до старшего помощники командира ПЛ и одновременно продолжал искать свои пути в жизни и службе. Придумал какие-то сверхъестественные способы применения оружия. А, попав однажды ракетой в одно из озер на территории Финляндии, пошел обучать тому же других подводников в учебном центре г. Палдиски. Там он избирался народным депутатом, там и закончил службу...

Примерно в это время, то есть с началом 1980 года  назрела необходимость, и представилась возможность организовать общую встречу всех наших выпускников. Но для этого надо было еще разыскать друг друга, и эту большую работу взял на себя историк Алексей Мирошин. Вокруг него собрался некий кружок активистов: Виноградов, Грабарь, Попов, Строгов и еще кто-то. И, наконец, 26 июля 1980 года спустя 15 лет после выпуска из училища наша первая встреча состоялась. Собралось 23 нахимовца. В основном уже ленинградцы. Из разных городов приехали Калашников, Московенко, Федоров, Петров, Мельниченко, Смирнов Е...

Интересная встреча состоялась в 1985 году. К этому времени мы разыскали и своих воспитателей. Пришли первые офицеры-воспитатели: Невзоров, Тарбаев, Кузнецов. Пришел и Э. А. Авраменко. Когда он узнал, что Петров стал старшим помощником командира атомной подводной лодки, а Грабарь - старшим научным сотрудником Военно-морской академии, то мало было сказать, что он удивился - он был потрясен до отчаяния! Потерпели крушение все его педагогические взгляды и оценки. И он даже не пошел на товарищеский ужин...

На встрече 9 сентября 2000 года однокашники попросили наших танцоров сплясать что-нибудь. Из своего богатого репертуара они выбрали тот самый «памятник» -- по той простой причине, что там не надо было прыгать. И, что удивительно – спустя тридцать пять лет, они: Голубев, Грабарь, Калашников, Московенко, Петров, Полынько - теперь уже седые ветераны - заняли свои прежние места в композиции, каждый вспомнил и принял точную позу, обозначенную прежней ролью. Это действительно был памятник, только чему? Памятник ушедшему детству, памятник чему-то такому, что мы успели сделать, но так и не сумели понять, что же такое важное содеяли.  Мы так и остались друг для друга детьми.