Сделано нахимовцами. В.К. Грабарь.

Произведения скульптора-монументалиста А.А. Сиренко известны в городе, одно из них - барельеф на станции метро «Проспект Ветеранов».

В.К.Грабарь."Пароль семнадцать".

В одном классе, начиная с первого, учились вместе Миша Хрущалин и Валя Овчинников. В начале сентября 1958 года Валина мама встретилась  с матерью Миши и конечно похвасталась тем, куда поступил ее сын. А на ушко сообщила ей, что в училище недобор и есть смысл попробовать устроить своего парнишку. Родители принялись уговаривать Мишу в целесообразности такого шага. О флоте Миша и не думал. Тем не менее, 20 сентября 1958 года (в один день с Сашей Сиренко) он также оказался в училище...

Грабарь дружил и с другими танцорами: Витей Жидких, а затем с Володей Полынько. Но дольше и крепче всех у него сложилась дружба с Сашей Сиренко - оба занимались в кружке рисования...

Саша Берзин бы вегетарианцем. Просто они с бабушкой жили так бедно, что мяса на их столе в хлебном городе Баку не бывало. Он и здесь, уже по привычке, не ел мяса, и мог его выменивать у соседей по столу на сахар. На пачке сахара часто писалось по-украински «Цукiр», и процесс обмена такого рода получил название «цукориньга» - с английским выразительным окончанием ing. Этим словом стали дразнить Сашу. Грабарь с Сиренко изобразили его в стенгазете в виде менялы на восточном базаре. Дразнилка существовала недолго. Под давлением Калашникова Саша превозмог себя, и перешел на всеядный образ жизни. Теперь, наверное, жалеет об этом...

Еще на самых первых уроках им были отобраны ребята, способные к рисованию. Алексей Волков (Вивка рыжий), А. Сиренко, В. Грабарь. Позже пришел Вадим Иванов. С ними он занимался в любое время на протяжении семи лет. Тимофеич искал свой путь в живописи, поощрял все оригинальное и в учениках. Когда Саша Сиренко нарисовал Неву зеленой краской, Тимофеич был счастлив: его посевы дали ростки. И ведь не ошибся – Сиренко еще тогда выполнял за него задания по дизайну (Тимофеич заочно учился в ВПХУ им. Мухиной), а позже Саша станет скульптором-монументалистом, и будет преподавать в том же Серовском училище, в котором некогда Тимофеич учился...

Чуть повзрослели, и вот уже авангардист Грабарь и сюрреалист Сиренко повесили в классе свой стенд «Клуб искусство». На щите обтянутом грубым холстом, зияло черным цветом слово «искусство». В те времена признавался только красный: будь то гуашь, бархат или кумач. Тут уж включился весь политаппарат училища. Но юные художники отстояли свое видение мира...

Берзин вспоминает, что, когда он пришел в училище, а поступил он годом позже, ему, как и всем прибывающим, была устроена «проверка на прочность». И организовывал ее ни кто иной, как Слава Калашников, его в будущем лучший друг. То же наблюдалось и у Грабаря с Сиренко. Сашка был маленьким, кучерявым мальчиком со смугловатой кожей, за что его звали Максимкой, как и героя рассказа Станюковича. При этом он был обидчив и упрям до крайности. Грабарь же тогда был для третьего взвода даже крупноват, и ершистость мелкокалиберного Сашки его раздражала, и он просто размазывал Сашку по стенке или вытирал им классную доску.  Но оба они хорошо рисовали, и имели творческий склад ума и вскоре не только подружились, но и сравнялись ростом...

После войны прошло 15 лет, а в близлежащем лесу спокойно можно было найти немецкую каску. На территории лагеря был один взорванный дот, но не было целых: с оружием и боеприпасами. И вот три «бойца»: Волков, Сиренко и Хрущалин, решили отправиться за всем этим на линию Маннергейма. Запасшись продуктами: по паре картофелин и кусок хлеба на брата, после ужина отправились на поиски приключений. Никто толком или хотя бы приблизительно дороги не знал. Пошли на юг вдоль берега Нахимовского озера – там заросли были гуще. Чуть отойдя от лагеря, решили сделать привал и подкрепиться. Картошку испекли на костре. В результате весь наличный запас продуктов был съеден, и желание продолжить путешествие пропало. Да и шли они, как оказалось, в обратном направлении. К счастью, вернулись незамеченными и остались ненаказанными за отлучку...

Все большую роль теперь играли в нашей жизни увольнения в город. В увольнении теперь у каждого появлялись свои маршруты. Грабарь и Сиренко чаще ходили в музеи: Эрмитаж, Русский, залы ЛОСХа...

Со временем в круг интересов стали входить кафе, их появление в городе знаменовало победу нового быта. Первым, которое открылось в Ленинграде, было молодежное кафе с модным тогда названием «Ровесник». Открылось оно на Выборгской стороне, на проспекте Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский, дом 45. – Ред.). Не так уж и далеко от училища. Из его окон можно было видеть Сампсоньевскую церковь, построенную в честь победы русских войск под Полтавой. Кафе было очень большим по размерам и даже, кажется, в два этажа. Вот с этого кафе, кажется, всё и началось. Некоторые из нас ходили туда. Кому-то удавалось попасть в молодежное кафе «Белые ночи» на Садовой или «Буратино».  Грабарь, Полынько и Сиренко посетили в Москве кафе «Молодежное», что на улице Горького, где пили сухое вино «Алиготе», курили сигареты «Дукат» и закусывали шоколадными конфетами «Лебедь»...

Особенно интересно было спорить с Эрнестом Андреевичем Авраменко (кличка по аналогии с «12 стульями», естественно, Эрнестуля). Массивный, даже грузный, и очень мощный Эрнестуля имел одно слабое место: он очень живо реагировал на все выходки своих питомцев. Но осмелиться поспорить с ним могли не многие. Одними из таких была пара художников Грабарь - Сиренко. Эти уже давно вышли за рамки живописи и витали в философских эмпиреях. Ответ на их демагогию у Эрнестули был прост: в педагогическую характеристику Грабаря за 9-й класс он «вбил» 13 слов с приставкой «не» и перевел Вовку подальше от себя,  в первый взвод...

Двое из колебавшихся не решились или не сумели уйти из Нахимовского училища. Это Алексей Мирошин и Александр Сиренко. Ребята с явными задатками, заметными еще в детстве. Их судьба решалась уже во ВВМУ им. М. В. Фрунзе. И решалась очень тяжело. Алексей, в конце концов, станет историком, не совсем таким, как нам виделось, но все-таки. А Саша впоследствии станет скульптором и воплотит свои грандиозные замыслы...

К одиннадцатому классу нас в трёх взводах роты оставалось всего 50 человек, то есть меньше двадцати человек в каждом классе, и с началом этого последнего для нас учебного года поредевшую роту поделили на два, но полноценных взвода. Перевод из взвода во взвод использовался и раньше в качестве воспитательной меры. Так была разделена пара Грабарь-Сиренко...

За это время в партии побывали почти все из нас. Тут уж никуда не денешься. Всем на определенном этапе службы приходилось «сдаваться». Моисеев вступил в партию только в 1981 г. Конечно, он имел возможность высказываться довольно резко на семинарах по марксистско-ленинской подготовке, а Марк Козловский ради красного словца мог положить свою судьбу. Такие ребята искажали себе нормальный карьерный рост по службе. Это – лемма, недоказуемое утверждение, как сказала бы Надежда Александровна. Удивительно, что и Александр Сиренко вступил в партию, едва закончив ВХПУ им. В. Мухиной, не избежал партийных тенет и бунтарь Коля Петров...

Грабарь ходил за советом к старому другу семьи, капитану парусника «Седов» П. С. Митрофанову. Тот, естественно, предпочитал экологически чистые средства передвижения, жутко боялся атомных лодок, и Володе рекомендовал идти в Гидрографы. Володя даже не знал, что это такое, но догадывался. Можно считать, что Грабарь и Сиренко выбирали специальность, более ли менее осознано. Но в гидрографы нас попало, причем каждый своим путем, еще девять человек...

Долгое время продолжали дружить А. Сиренко и В. Грабарь. Саша стал скульптором-монументалистом, и успешно творил. Володя помогал Саше (среди многих других помощников), в иных его работах. Так было в универсаме «Суздальский» на Сиреневом бульваре, когда перед самой Олимпиадой-80 надо было срочно доделать огромное скульптурное панно. Так было и в год 40-летия Победы, когда надо было завершить скульптурное убранство для мемориала «Прорыв блокады Ленинграда» в поселке Марьино. Тем не менее, их встречи становились все реже. Саша потерял интерес к нахимовскому прошлому и не пошел на нашу встречу в 1984 году, и, когда в очередной раз Володя позвонил, чтобы сообщить о предстоящем юбилее, ему сказали, что Саша уж два года как умер.