Карпов Эдуард. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.

Заканчивался последний день июля пятьдесят четвертого года, когда у входа в здание Адмиралтейства, в котором находилось училище имени Дзержинского, сошлись три бывших тбилисских нахимовца — Слава Жежель, Коля Попов и я. В нахимовском мы были в разных взводах, но были достаточно дружны, а теперь нам предстояло вместе учиться в «дзержинке», и с этого дня мы стали очень близкими друг другу. По старой нахимовской привычке использовать «полностью» время отпуска мы пришли сюда за полчаса до истечения его срока. Немного переговорив, мы сделали глубокий вдох и переступили порог, за которым начинался новый этап нашей жизни...

Из нового набора кораблестроительного факультета была сформирована рота первого курса, состоявшая из двух взводов (классов). Один класс профилировался на надводные корабли, а другой — на подводные лодки. Командиром роты стал капитан — лейтенант Кудрявцев, который и «провел» нас через все годы обучения в училище. Коля Попов и я определились в подводный класс, а Слава Жежель — в надводный.
Первый курс принес нам много неожиданного. После той обстановки доброжелательности и сознательной дисциплины, в которой мы жили в Тбилисском нахимовском училище, здесь, в «дзержинке», на нас обрушились «строго уставные» отношения, направленные на подавление подчиненных, в особенности — первокурсников...

В середине третьего курса Коля Попов ушел из училища. Когда заканчивался первый семестр, он вдруг сказал мне, что ему обрыдла вся эта строевая жизнь, и он не хочет становиться офицером, чтобы потом всю жизнь быть обязанным жить по уставу. Я опешил, ибо правила тогда были суровыми: уходящий из училища по собственному желанию приравнивался к отчислению по дисциплине и направлялся для прохождения срочной службы в звании матроса, при этом время пребывания в училище в срок действительной военной службы не засчитывалось. Но Коля сказал мне, что он готов это вытерпеть, чтобы потом быть свободным человеком. В общем-то я понимал его: он действительно не был создан для военной службы. Учеба давалась ему легко — ив нахимовском, и в «дзержинке» он без труда учился на одни пятерки, но совершенно не переносил строгого распорядка дня и всего того, что называлось воинской дисциплиной. В нахимовском к нему относились терпимо, учитывая его недюжинные способности к учебе, но здесь, в «дзержинке», он числился у командиров разгильдяем (он постоянно раздражал их рассуждениями о целесообразности тех или иных команд или действий).
Коля подал рапорт о нежелании продолжать учебу в училище, и круглого отличника тут же отчислили из училища и направили в матросский экипаж, находившийся на площади Труда. Там он пробыл недолго, после чего был отправлен к месту службы на один из островов Балтийского моря. Перед отъездом я навестил его в экипаже. Мы поговорили о жизни, мне было грустно прощаться с ним, но он был спокоен и уверен в себе. Через какое-то время Коле удалось уйти с флота по семейным обстоятельствам. Он приехал в Москву, где жили его родители, поступил в престижный Московский инженерно-физический институт, успешно окончил его и стал преподавателем физики в одном из московских институтов. Довольно быстро Коля стал кандидатом физико-математических наук, а со временем — одним из тех маститых преподавателей, на которых держалась советская высшая школа.