Это я ... Здесь можно оставить информацию о себе. Егоров Александр Станиславович.

Новая Газета | № 58 от 12 Августа 2002 г. | И НА ДОРОГЕ ЖИЗНИ НУЖЕН ПРИВАЛ.
Есть такой поселок в Ленинградской области — Рахья. В 25 километрах от Петербурга, в 19 километрах от Ладоги. Если сказать попросту — это обычная захолустная дыра. А по-научному — поселок городского типа.
       Когда всем хотелось революционной патетики и когда найдено было, что в этих местах бывал или скрывался при подпольной своей работе на благо мировой революции некто большевик Рахья, поселок назвали его именем. Было это в 20-х годах.
       В Великую Отечественную войну блокадный Ленинград снабжался торфом из Рахьи.
       Сегодня от станционной платформы ответвляются рельсы, которые ведут в никуда, теряясь в сочной сныти придорожных канав. Эти рельсы — все, что осталось от прежнего производства. Частные дома с приусадебными огородами, вечные «временные» бараки — памятники постоянной неустроенности быта. Несколько блочных пятиэтажек. Базарная площадь, ларьки. Демократия в безграничности возможностей потребления алкоголя. Почта в небольшом стеклобетонном здании поселкового совета, школа, музыкальная школа, детский сад, парикмахерская, амбулатория. Помпезное, с колоннами, строение Дома культуры. В клубе есть небольшая библиотека.
       Что еще, чтобы довершить картину? Ветер с Ладоги, который сюда долетает вместе с чайками. Озеро Каменка в лесных берегах на въезде в поселок со стороны, противоположной платформе.
       Население в основном работает в Петербурге. Так как своего производства никакого нет. Народу в поселке 3,5 тысячи человек.
       Окрестности района приехал однажды посмотреть Эдуард Николаевич Успенский. Он встретился с главой администрации Рахьи Станиславом Станиславовичем Пирначем. Потолковали о жизни. Пирнач рассказал об отсутствии нужных средств на строительство жилья, о необходимости благоустройства и невозможности это осуществить. О том, что текут крыши, плохие дороги, нет очистных сооружений, плохая телефонная связь, нужны фильтры для питьевой воды. Но главная боль: что видит молодежь?! Ведь их в поселке более пятисот.
       …Они стояли и разговаривали на берегу Каменки. Был июнь, 22-е, 1997 год, белая тихая ночь, чудный закат, смыкавшийся с зарею, как подметил Александр Сергеевич.
       — Я не знаю, как сделать ваш поселок благоустроенным. Я не знаю, как починить все крыши и водопроводы, как дать жилье нуждающимся, — сказал Успенский. — Но вот вы живете на Дороге жизни. Вот тут у вас на берегу стоит памятный столб «27-й км». Это легендарные святые места. Я думаю, надо начинать с главного. Эти места — память народа и ваша недавняя история. Я заканчиваю сейчас книгу о Лжедмитрии, о Смутном времени. Это дало мне почувствовать, как прошлое связано с настоящим. Еще есть люди, которые по этой дороге выезжали на Большую землю. У вас в поселке нет того, нет сего, но вот свой хор народный у вас есть. Каменка есть. На Каменке вашей давайте фестиваль военной песни организуем, в память о Ладоге и об этом дне, 22 июня. Фестиваль так и назвать можно — «22 июня ровно в четыре часа». И уже на будущий год я приеду к вам со своей «Гаванью». А вы организуйте это грандиозное патриотическое дело — фестиваль, для возрождения духа и памяти. Начните с обращений в разные соответствующие инстанции. Вас не могут не услышать.
       Успенский уехал. Мы начали действовать.
       Мы рассылали во все инстанции, министерства, редакции, отделы бюллетени, письма, пресс-релизы. Откликнулись межрегиональный фонд «Забота» (генерал Александр Валерианович Цалко) и «Новая газета». Нашу бутылку с посланием, запечатанную наивной надеждой и твердой верой в ответ, брошенную в мировой океан равнодушия, выловили, прочли и ответили. Это была моральная поддержка. Но нужны были и деньги. Их не было.
       
       11 месяцев мы пытались найти средства. Но денег не было. Тем не менее программу фестиваля мы сформировали. Мозги-то были наши — Лена Королева, Елена Анатольевна, руководитель рахьинского хора, учитель детской музыкальной школы, в бараке ее пианино в ту зиму хорошо держало строй; Наташа, Наталья Геннадьевна Михайлова, ее подруга, учитель Всеволожского специального дома-интерната. Звонили, ходили по питерским коллективам. Участников набиралось достаточно.
       Чтобы ярче представить, как мы готовились к первому фестивалю, обращусь к своему дневнику.
       12 мая 1998 года. Пока досок для сцены нет. Надо, чтобы это был настил, выдвинутый в озеро, на сваях. Кто будет строить? Где взять доски?
       Не забыть про одноразовую посуду. Договориться с железной дорогой о бесплатной электричке. Хорошо бы сделать трансляцию песен и стихов, чтобы уже в вагоне настраивались на праздник, это создавало бы атмосферу фестиваля. Пирнач вернулся из Москвы опять ни с чем. В который раз. Генерал Цалко убеждает обратиться в ЛенВО (Ленинградский военный округ).
       15 мая. Пирнач начал переговоры с ЛенВО. Вроде бы фестиваль состоится. Они обещают основательную помощь.
       20 мая. Пирнач разработал конкретный план с командующим. Все, дело пошло, все будет: и сцена, и ребята в помощники. И громкая связь, и палаточный городок. Но как доставлять духовой оркестр? Нужен автобус. Нужно несколько легковых машин — ведь пожилым надо идти на Каменку, от станции два километра. Приглашать именитых больше не будем. Платить нечем. Может быть, люди приедут не на именитых, а из-за самой идеи? Необходима информация: в газетах, по радио, афиши.
       3 июня. У меня в Петербурге установили факс. Звонил Успенский. Подбадривает. Приедет и привезет за свой счет команду «Гавани». Пригласил телевидение.
       10 июня. Лена и Наташа в сотый раз переписывают сценарий. Лена сделала состав сборника песен. Надо теперь его набрать и сделать предпечатную подготовку. Попрошу сына.
       10 июня, вечер. Потрясающую эмблему сделал замечательный петербургский художник. Обещали ему за-
       платить, когда получим деньги. Военные моряки согласились в рассрочку отпечатать билеты, афиши, сборник песен. Заплатим, когда получим деньги.
       11 июня, вечер. Пришло убийственное сообщение. Позвонили в ЛенВО. Нам сказали, что штаб выехал на учения, когда прибудет — военная тайна. Никто ничего ни про какой фестиваль не знает. Это конец. До фестиваля осталось 10 дней.
       12 июня. Пирнач велит продолжать работать. На что он надеется?
       20 июня, вечер. В музыкальной школе организовали ночной штаб. Это и наша гостиница-люкс. Помещения очень напоминают пионерский лагерь. Когда-то давно сырость и неудобства детский пионерский организм побеждал с энтузиазмом. Что скажут наши московские артисты? Как бы здесь у них не сел голос. А вдруг заикнутся об освежающем душе или горячем завтраке? Это будет крах. Наташа рисует указатели. «Штаб». «Регистрация участников», стрелы с надписями: «Мусор», «Туалет». Ей еще шить знамя фестиваля. Лена уже на последних нервах — сил не осталось ни у кого. Решаем — всё. Первый и последний раз. Доживем ли до понедельника, когда все это кончится?!
       22 часа. Все забегают, спрашивают Станислава Пирнача, он плотничает на озере, делает сцену. Лена строгим голосом учителя нам, нерадивым ученикам, сообщает, что еще надо собрать кровати. Их 15 штук, привезли из воинской части. Чистое белье тоже доставлено. Пробуем с ней металлические сетки соединять со спинками — оказалось, это непомерная тяжесть, не удержать в руках эти железные детали. Две мои подруги из Москвы, приехавшие на помощь, читают на магнитофон текст для электрички и требуют тишины.
       Бросаем кровати. Все равно и одной не смогли собрать.
       23 часа. Мы испытываем радостное потрясение. Приехали из Старой Руссы четверо молодых людей. Их прислал на помощь знакомый священник, отец Николай Епишев. Быстро соорудив на кипятильнике чай, поручаем им сборку кроватей.
       21 июня, 0 часов 30 минут. Прибежали с озера. Станислав рубанул себе по ноге. Лена убежала к Станиславу. Сообщили, что вызвали «скорую» и увезли его в больницу. Мы в шоке. Стихи больше не читаются, краска на указатели не ложится. Только гремят собираемые кровати. Наташа говорит: «Расслабляться нельзя. Завтра хлынет народ, у нас еще столько не подготовлено!». Да будет ли теперь фестиваль?
       3 часа. Привезли Станислава. Ногу, говорит, зашили. Уложили его поспать. Вошла Лена с лопатой. Ребята из Руссы, намаявшись дорогами, укладывались на ночлег. Выразительно посмотрев на них, Лена сказала, что уходит на озеро копать ямы для туалетов. Ребята попросили лопаты и вышли следом за Леной.
       21, воскресенье. 10 часов дня. И было утро! Колонна празднично одетых людей шла от электрички. Она казалась нескончаемой. У нас захватывало дух! Все же информация сработала. Курсировали легковушки (нашлось несколько добрых людей), подвозили к озеру тех, кому было трудновато. На Каменке, сверкая белыми, пряно пахнувшими свежестругаными досками, красовалась сцена, вдаваясь в озеро. Струганые скамейки, кресла из Дома культуры — мест много, и все заполняются! Приезжает духовой оркестр. Строится. Как он потрясающе красив, этот военный оркестр! Дирижер с жезлом — волшебной палочкой, увенчанной бантом, вызывает откуда-то из глубин сверкающих на солнце медных труб звуки забытого вальса, под который танцевали в парках на танцевальных площадках счастливые пары когда-то давно. Это вспоминает наша душа. Вальс сменяет «Прощание славянки».
       12 часов. Звучат ружейные залпы салюта у памятного камня «27-й километр». Хромая, опираясь на палку, на сцену вышел Станислав Пирнач. Вместе с Эдуардом Успенским они подняли флаг фестиваля. (Наташа таки его успела дошить к утру.)
       Коллективы сменяли друг друга. «Споемте, друзья, ведь завтра в поход…» или «Вьется в тесной печурке огонь…» время от времени запевал весь берег вместе с певцом. А как пели Меньшов и Верхотурцев! «Гавань» Успенского приехала вовремя. К Эдуарду Николаевичу подходили, чтобы удостовериться, что да, это действительно он. Просили сфотографироваться вместе на память, дать автограф. Все это время где-то за деревьями дымилась полевая кухня... Потом был обед, и всех накормили ухой и гречневой кашей с тушенкой. А по одноразовой посуде мы посчитали, что было почти пять тысяч. И каша еще осталась.
       Москвичка Лариса, узнавшая из «Новой газеты» о фестивале, приехала в Рахью. Она попросила слово. «Рахья — сказала она, — сегодня центр мировой культуры, настолько важно то, что здесь происходит. Моя мама послала меня на этот фестиваль. Девочкой ее вывезли из блокадного Ленинграда по Дороге жизни».
       
       22 июня, понедельник, ровно четыре часа. Рассвет. Мы сидим на берегу Каменки у костра с военными — одной из частей Всеволожского района, друзьями Станислава. Без них, наших помощников, не было бы праздника. Они сориентировались за неделю, сказав, что дело такое, что обязательно выручат. Это они дали дизельную электростанцию, наладили звуковую установку, прислали оркестр, накормили народ. Это наш герой, капитан первого ранга Александр Станиславович Егоров обо всем распорядился, дал два десантный бота, а уже Станислав обшивал его досками — вот как получилась сцена. Мы сидим у костра и поем любимую песню их офицерского ансамбля — «Там, за туманами…». А над озером действительно поднимался туман и делалось свежо. Мы дожили до понедельника...
       
       Фестивали проходили каждый год. С той же нервотрепкой. С той же опустошительной силой, обрушивавшейся на наши семейные бюджеты, особенно на семейный бюджет Станислава. Наши просительные письма о финансировании однажды возымели некий результат.
       Была прислана комиссия. Она проверила финансовую деятельность главы администрации и выразила саркастическое недовольство (с выводами) тем, что междугородные звонки производились в период подготовки фестиваля с домашнего телефона Станислава. И с рабочего телефона тоже, но в нерабочее время, после шести часов. Они не хотели слышать объяснений, что иногда артиста можно застать только глубокой ночью или что вечером междугородный телефон, связывающий Рахью с миром, работает чуть лучше, чем в другое время, когда ни до кого не дозвониться.
       Сколько замечательных людей побывали на этих фестивалях за пять лет! Каждый год приносил какую-то совершенно удивительную встречу.
       Появление театра «Родом из блокады», возглавляемого заслуженным артистом России Макаром Алпатовым, — памятное для всех событие. Каждый, кто был на фестивале в 1999 году, согласится, что видел чудо. На сцене, как всегда, выдвинутой в озеро, был раскрыт рояль. За ним — Всеволод Александрович Угрюмов. Семнадцатилетним пареньком он ушел на фронт с Кировского завода в танковый истребительный батальон. Человек-легенда, воссоздавший свою простреленную немецким снайпером искореженную руку. Еще шла война, а он вновь стал музыкантом-исполнителем. Он хотел, чтобы мы вспомнили, а те, кто не знал, почувствовали, как, с какой необоримой силой эта огромная страна однажды, в беду, вставала, поднималась и побеждала.. Так почему же сейчас все дозволено?
       Только он аккомпанировал Галине Семенченко арию Мимозы. Во время Великой Отечественной 4 тысячи концертов дала актриса Театра музкомедии в госпиталях и на передовых. В то утро она стояла на сцене рядом с Угрюмовым в своем ярком, с блестками опереточном костюме. Ему — 75, а ей — 90. Весь берег замер. И вдруг полились сказочные звуки — Мимоза смеялась. Вся ее ария состояла из смеха. Переливчатый, милый, чуть лукавый, беззаботный, заразительный, неудержимый, ласковый смех. Как можно было победить народ, который смеялся?
       «Почему приехали сюда?» — спрашивали мы гостей. Вот ответы: «Я из довоенной лиговской шпаны. Это все моя жизнь, я все это знаю. Это все со мной было и останется навсегда». «Я не могу посещать концерты, не по карману, а этот фестиваль бесплатный, да силы еще и получше, чем по телевизору показывают». «А где еще в наше время так демократично можно о себе заявить? Спеть новую песню?». «Я песню люблю. Вот с внуком приехал, пусть послушает, мою жизнь лучше поймет»…
       
       Высокая степень профессионализма исполнителей выявила и наши слабые стороны. Необходим ведущий самого высокого класса. Не просто объявляющий номера. Мы предлагали телевизионным ведущим из Москвы. Но таких денег, какие это, оказывается, стоит, никто из нас не держал в руках.
       Надо создать дирекцию фестиваля, которая защитила бы дело от волюнтаризма чиновников и дельцов от культуры, которые решили, что и на патриотизме можно заработать.
       Я не знаю, как получилось, и теперь, будучи просто зрителем, недоумевала, почему появились «22 июня ровно в четыре часа»… узбекские канатоходцы. Под тревожную дробь барабана почтенную публику заставляли переживать за жизнь крепенького малыша, идущего по канату.
       Его демонстрировали родственники, выжимая из нас слезу, которая в виде денежного знака любого достоинства должна была скатиться в мешочек — с ним обходили потом круг малыш и его родственник. Был предложен и плов за определенную цену. Наша бесплатная гречневая каша в сравнении с ним стала казаться пустоватой... И за канатоходцев обидно. Они великие труженики и достойны восхищения. Но не та была ситуация, в которой можно было бы по достоинству оценить их мастерство.
       ...Пять фестивалей позади. Быть может, теперь стоит собраться первой команде организаторов и нынешней? И подвести итоги. Что нынче удалось сохранить из самых чистых побуждений. И, может быть, возглавить этот разговор следует Игорю Владимировичу Самохину, председателю Всеволожского исполкома. Он единственный из руководителей района был на празднике, выступил и назвал этот фестиваль делом государственным. Как не хватало в этот день руководителей области! О нас они зачастую вспоминают только в предвыборную кампанию.
       ...Необходимо сберечь наш НЗ — всех этих золотых людей, которые думают, на каких примерах растить детей. Это грандиозная удача, подарок судьбы, что мы живем на Дороге жизни. Она спасла не только Ленинград — всю Россию. Послужив ее возрождению, мы, может быть, через это и Россию возродим.
       Серафим Саровский говорил: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи». И сегодня спасение, может быть, в том, чтобы делать посильное каждому на своем месте?
Ольга КОВАЛЕВСКАЯ
12.08.2002.