Капитан Пупков Евгений Григорьеич - преподаватель русского языка и литературы в ТНВМУ в 1953-55гг.
«В МОРЯХ МОИ ДОРОГИ...». Верюжский Николай Александрович (Воспоминания нахимовца Рижского Нахимовского Военно-Морского училища в период с 1947 по 1953 годы).

В большинстве своём наши педагоги прилагали чрезвычайно много сил и стараний, чтобы дать нам необходимые, а самое главное, твёрдые знания, стремились заложить качественную основу навыков для самостоятельной работы в последующем над учебной, научной и художественной литературой. Спасибо им всем большое! А тогда, по молодости, по детской наивности не всё, как требовалось, воспринималось и оценивалось.
Вот теперь, полагаю, пришло время рассказать о чрезвычайном событии, произошедшем со мной в седьмом классе на устном экзамене по русскому языку. По диктанту, который написал с некоторыми ошибками, получил спасительную удовлетворительную оценку. Однако на устном экзамене я «поплыл» так, что всё на свете перепутал, отвечал невпопад, как ни старался мне помочь замечательный педагог, спокойный, вразумительный, глубоко и обстоятельно знающий свой предмет капитан Евгений Пупков, который, в конце концов, был вынужден мне выставить заслуженную двойку.
После экзамена я думал, что наступил конец света. Как же так? У меня поначалу ничего не укладывалось в голове. Почему, думал я, все мои старшие родственники: папа, мама, дяди и тёти, бабушки и дедушки, да и другие близкие и дальние родственники учились только на пятёрки и оканчивали разные там гимназии, лицеи, какие-то училища, кадетские корпуса, институты благородных девиц, университеты только с похвальными листами и золотыми медалями. Наверное, мне надо было гордиться такими родственниками и брать себе за образец. Но я думал, что это было тогда, в царское, старорежимное время, которое, как об этом постоянно говорили, было позором для России, и не гоже нам, молодым «корчагинцам», «тимуровцам» и другим таким же активным, горячим и преданным строителям нового общества, на «них, загнавших Россию в тупик», равняться и брать пример.
«Мы пойдём другим путём!» - как говаривал один недоучившийся студент, ставший впоследствии революционным «преобразователем общественного строя в отдельно взятой стране». Мне кажется, что тогда я придерживался именно этого решительного лозунга слишком категорично и прямолинейно.
Но что же мне делать сейчас, в этой не на шутку опасной, складывающейся обстановке? Для меня на тот момент, в известной степени, уже самостоятельной жизни, когда только я сам отвечаю за свои результаты учёбы, наступил первый критический момент. Вероятность возможного отчисления из училища приобрела угрожающую реальность. Удивительно, но никто из моих друзей-товарищей из класса не упрекал за мой провал на экзамене, да и офицер-воспитатель старший лейтенант П.С.Веко, помнится, ничего обнадёживающего тоже не высказал. Оставшиеся экзамены я сдал на положительные оценки. С одной двойкой, полученной на экзамене, как правило, не отчисляли, а оставляли на осень и предоставляли возможность пересдать экзамен повторно...
Теперь остановлюсь на той проблеме, которая, как Дамоклов меч, висела надо мной, давила на психику, портила общее состояние. В то время, когда вся рота участвовала в запланированных весьма интересных, увлекательных мероприятиях, я был вынужден браться за учебники по русскому языку. Наверное, не трудно представить с каким настроением и желанием нам, оставленным на осеннюю переэкзаменовку, а таких набралось в итоге около десятка «питонов» из разных классов не только по русскому языку, но и по математике, приходилось тащиться на дополнительные занятия, которые проводились во второй половине дня, после так называемого «адмиральского часа».
На занятия мы собирались в столовой, которая представляла собой специально построенный огромный навес, где прямо на земле стояли длинные ряды столов, за каждым из них размещался, так же как и в училищной столовой, полностью весь взвод. Сервировка, правда, было значительно проще: вместо белоснежных накрахмаленных скатертей столы накрывались простой клеёнкой, не было светлого металла подставок под столовые приборы, да и посуда иногда попадалась разномастная, а не стандартная фарфоровая с непременным синим якорьком на ободе тарелок. Однако сохранялся общий порядок приёма пищи, когда все роты заходили за свои столы и при полнейшей тишине по команде дежурного по училищу (здесь - дежурного по лагерным сборам), в обязательном сопровождении горниста сначала сигнала «Слушайте все», а затем - «Исполнительного», все садились за столы и приступали к приёму пищи. Этот ритуал соблюдался всегда неукоснительно.
К нашему приходу на дополнительные занятия столы под навесом были чисто убраны. В одной стороне размещались математики со своим педагогом, а на противоположном конце - «знатоки» русского языка и литературы. Преодолевая нашу тупость в области языкознания, напряженно, терпеливо и настойчиво занимался капитан Евгений Пупков.
За месяц ежедневных занятий я проникся огромным уважением к этому педагогу, который ни разу не повысил голос, ни разу не сказал какого-либо грубого слова или просто выразил неудовольствие, в частности, недостаточным уровнем моих знаний или поверхностным отношением к занятиям на тот момент. Наверное, он тоже присмотрелся ко мне и хорошо узнал мои возможности, внимательно наблюдая за результатами и при необходимости подправляя и делая мне нужные замечания, а в последующий период, вплоть до выпускных экзаменов, иногда, к моему удивлению, даже ставил в пример перед классом.
В конечном итоге, переэкзаменовка моя прошла успешно, хотя сейчас не помню подробностей, как всё происходило. В итоге по русскому языку я заслужил оценку «посредственно», что явилось основанием для перевода меня в восьмой класс. Свидетельство об окончании седьмого класса выдали только в средине сентября нового 1950 -  1951 учебного года. Больше переэкзаменовок в течение последующих трёх лет учёбы у меня не было, хотя по-прежнему не числился в рядах передовиков, а был, что называется, крепким середнячком.
Хочу честно сказать, что моё отношение к изучению русского языка и литературы стало более осознанное. Я старался проявлять больше старания, желания и интереса. Видимо, это не осталось без внимания капитана Евгения Пупкова, который первое моё домашнее сочинение уже в новом учебном году воспринял вполне положительно, но с некоторой настороженностью.
Обычно тему домашнего сочинения нам предлагали выбрать по своему желанию. Не утруждая себя излишней выдумкой, большинство ребят останавливались на традиционной тематике о том, кто и как провёл лето. Ясное дело, что в массовом порядке преобладала тематика участия в походах на шлюпках и вообще всё что угодно о проведении летних лагерных сборов. Тем более, что от старшеклассников, как бы по наследству, передавалось большое количество таких сочинений с подробным описанием происходящих событий. Оставалось только, при необходимости, проставить нужные фамилии, соответствующие названия, год и даты, а самое главное, переписать без дополнительных ошибок - всё это обеспечивало положительную оценку. Лёва Окунь, демонстрируя свои поэтические способности, домашние сочинения, естественно, писал в стихах, красочно живописуя о происходивших летних событиях, и в этом плане был вне конкуренции. Остальные, в большинстве своём, пользовались накопленным опытом предыдущих поколений «питонов», и без зазрения совести переписывали чьи-то уже использованные слова и мысли. Наверное, педагогам, проверявшим ставшие стандартными сочинения, были заметны эти изъяны, но они хранили молчание и не подвергали критическим замечаниям.
Вот при таких обстоятельствах, я решил проявить смелость и впервые без всяких подсказок написал, как мне казалось, именно своё сочинение о том, как мы с мамой жили во время войны, ежедневно ожидая весточки от папы с фронта, с какой надеждой следили на карте, которая у нас дома висела на стене под портретом А.С.Пушкина, что линия фронта постепенно удалялась от Москвы и наконец-то пересекла государственную границу, как Красная Армия громила фашистов, победоносно, завершив войну в Берлине, а известий от папы мы так и не дождались. Сочинение, как сейчас понимаю, было путанное по изложению, по-детски наивное, сумбурное по стилистике, с большим количеством ошибок, но эмоциональное и чистосердечное по духу. Капитан Евгений Пупков, прочитав мои откровения, вызвал меня на разговор и, сомневаясь в их подлинности, дескать, неужели сам придумал, стал с большой настойчивостью расспрашивать, где и откуда я всё это переписал. От такого неожиданного разговора с подозрением на плагиат я был просто ошеломлён, обескуражен, расстроен и не знал надо ли мне оправдываться в чистоте своих помыслов и намерений. Я стоял перед капитаном Пупковым с широко раскрытыми глазами, молчал и недоумевал: как он мог усомниться в моей искренности и правдивости. Вот уж действительно говорят, что завоевать доверие бывает весьма трудно.
И всё-таки мой принципиальный и справедливый педагог не стал подвергать меня дальнейшим дополнительным наводящим расспросам, и, надо полагать, поверил, отбросив мучившие его сомнения. Для меня было неожиданно и удивительно, что при подведении итогов он зачитал перед классом среди других работ и некоторые фрагменты из моего сочинения, похвалил за самостоятельность, хотя из-за большого количества ошибок выставил только три балла. С тех пор, надо полагать, в глазах капитана Евгения Пупкова я уже не считался отстающим. Более того, моё экзаменационное сочинение в следующем учебном году за девятый класс, по мнению преподавательского состава, было признано в числе лучших. Это для меня оказалось ещё большей неожиданностью, когда мой авторитетный и уважаемый педагог об этом заявил перед классом и зачитал сочинение полностью. Темой сочинения было, как сейчас помню, что-то о творчестве Н.А.Некрасова (1821 - 1887).

Нахимовское училище : История. Традиции. Судьбы. В.К. Грабарь.

Большая часть воспитанников Тбилисского училища направлена в Рижское высшее военно-морское училище, среди этих «кочевых» нахимовцев был будущий начальник Главного штаба ВМФ Ю.А. Кайсин, сначала он был переведен из Риги в Тбилиси, а потом опять в Ригу.  Восьмиклассники были переведены в Ленинград. Командир роты И.И.Шаповал, старшина роты Багров, офицеры-воспитатели: Ю.В.Морозов, И.Н. Конев, И.В. Жуковский -- помощники: Блау, Н.П.Бойко, И.Д.Сидоренко -- и 91 нахимовец. Преподаватели и офицеры: Е.Г. Пупков, М.Ф. Перейма, А.А. Рзянин, Б.В. Чигир, И.А. Цуранов. Вместе с ними передано оборудование кабинетов: физики и химии, черчения, истории и географии, английского языка и 4264 книги...
Начинали учить нахимовцев такие педагоги, как Аквилонов С.А., Мишин Н.И., Эльянов С.А., Широков В.В., Базилевская К.В. Позднее им на смену пришли преподаватели Пупков Е.Г., Панина Н.В., Шитова Е.А., Смирнов В.М. Все они носили почетное звание "Заслуженный учитель РСФСР".

В.К.Грабарь."Пароль семнадцать".

Русский язык в пятом классе преподавали: в первом и втором взводах – подполковник С. В. Аквилонов, а в третьем – Н. В. Панина. Затем уже во всех взводах уроки вел майор Е. Г. Пупков, и завершала наше обучение Н. В. Дубровина.
Сергей Васильевич Аквилонов в училище с первых дней. Он (еще гражданский человек) принимал вступительные экзамены у самых первых воспитанников летом 1944 года. Более того, однажды, оценивая работу наших Федорова и Литвина, он заметил: «А ваши родители учились лучше». Поскольку до войны их родители жили на Петроградской стороне и учились в 176 школе, которая располагалась в этом здании, то, видимо, он преподавал здесь еще в 30-е годы. В 1950 - 1953  был инструктором по общеобразовательным предметам Управления ВМУЗ ВМС.  А затем вернулся в училище и оставался в нем, пока ноги носили. При нас он, уже Заслуженный учитель школы РСФСР в марте 1959 отпраздновал 60-летие, а в ноябре 1964 ушел в запас, а вернее сразу в отставку.
Надежда Венедиктовна Панина начала свою преподавательскую деятельность в Политическом училище им. К. Е. Ворошилова в Новом Петергофе и  в 1939 году приняла присягу. В войну преподавала в различных училищах г. Баку, а с 1943 г в Бакинском подготовительном, вместе с ним перевелась в Калининград, затем в Рижском и Ленинградском нахимовских. В 1955 уволена в запас в звании майор. Но и при нас еще она носила свою чёрную тужурку с узкими серебряными погонами (административный состав). Таким образом, за то короткое время, которое она нам преподавала, у нас была возможность прикоснуться к истории довузовского военного обучения. Но об этом мы узнали много позже. Преподавала она у нас всего только один год.
Похожий путь прошел и сменивший ее Евгений Григорьевич Пупков. На фронт ушел с 3-го курса пединститута им. Герцена, воевал на Малой земле, не раз награждался. Продолжил службу в Рижском, а после его закрытия в Тбилисском и, наконец, в Ленинградском нахимовских училищах. У Евгения Григорьевича день рождения – 29 февраля и потому праздновал его раз в четыре года. С Пупковым связан один эпизодик более поздних лет. Нахимовцы, как и обычные школьники, бывало, подсказывали отвечающим у доски. На сей раз, кто-то решил это сделать по-английски, надеясь, что в таком варианте подсказка пройдет незамеченной, и  вместо «запятая» в классе прозвучало неожиданное «comma». На беду Евгений Георгиевич знал английский не хуже нас. И его: «Кто сказал кома?» – вошло в историю нашего выпуска. А Белогуб обязан Пупкову своим прозвищем. На одном из уроков Евгений Григорьевич зачитал отрывок из «Войны и мира», в котором упоминался Петя Ростов. И, видимо, желая, чтобы мы лучше представляли героев романа, сказал, что внешне на него похож Саша Белогуб. Посмеялись, но две клички к Саше как приклеились: Ростов и Петя. Вторая намертво, на долгие годы, по-другому его уже никто и не называл.
Если говорить серьезно, то, наверное, главной задачей и заслугой преподавателей русского языка и являлся тот хороший устный язык, который им удалось нам привить. Аквилонов называл этот процесс – «установлением в училище единого режима литературного русского языка». Первым признаком хорошего воспитания является правильно расставленные ударения в словах. Вторым – начитанность. Поэтому каждый нахимовец должен был прочитать целый список рекомендованной литературы...
Попытка переформирования училища на фоне сокращения Вооруженных Сил отразилась на жизни всего большого коллектива училища – отлаженный механизм теперь работал враздрай. Неопределённость продолжалась до конца учебного года, и всё это время мы фактически не учились. Да и преподаватели на нас особо не давили. Они сами пытались приспособиться к новым условиям службы и жизни.
Видимо произошло сокращение преподавательского состава. Опытные педагоги, такие как Е. Г. Пупков и заслуженный учитель РСФСР майор Б. Ф. Блошкин вынуждены были перейти на менее квалифицированные  должности офицеров-воспитателей.
Нам выпала честь проходить морскую практику на учебном легком крейсере (УКРЛ) «Киров», который и стал нашим пристанищем на целый месяц. С нами были наши командиры: Н.П. Оверченко, Э.А. Авраменко и В.М. Румянцев, мичман Лесничий. Вместе с нашей ротой была еще и рота Л. Ф. Бориченко, старше нас на год, но это почему-то не всем запомнилось. К тому же в одну из практик на крейсере по нескольку дней были и преподаватели: Е. Г. Пупков и В. В. Певцов.

КСВ.: Слово нахимовцам второго взвода. Мне кажется, он был как-то чем-то сильно испуган, и в дальнейшем это отразилось на его характере и взаимоотношениях с нами. Однако человеком  он был не злым, на мой взгляд, интересно преподавал литературу.