В.К.Грабарь."Пароль семнадцать".

Старшина Петр Сергеевич Кормилицын был пулеметчиком, а затем служил  в походных оружейных мастерских.

В третьем взводе непродолжительное время помощником был совсем молодой  старшина 1-й статьи Василий Васильевич Макаров. А затем пришел Николай Иванович Исаев, он добровольно пошел в РККА еще в 1938-м. Служил на ТОФ.  Н.И. Исаев вместе с И.Е. Лесничим в 1944 попали в  Бакинский учебный отряд.  Туда были собраны физически развитые моряки для первого броска одного из черноморских десантов (предположительно Констанца). Но оперативная обстановка на фронтах быстро менялась, необходимость в десанте отпала, и из отряда была сформирована школа строевых старшин, где готовили инструкторов по строевой и физической подготовке. Из числа ее выпускников в 1944 году были назначены помощники офицеров-воспитателей в только что образованное ЛНУ. Первые нахимовцы называли их «эсэсовцами» (СС – строевые старшины). Белогуб запомнил, что  И. Е. Лесничий поразил всех тем, как легко подтягивался на перекладине, делал «подъем переворотом», ведь в наших глазах офицеры и мичманы были, если не стариками, то достаточно пожилыми людьми.

Н.И. Исаев после окончания школы «СС» сначала попал во ВВМУ им. Фрунзе инструктором по физподготовке (училище в 1944 возвратилось из Баку в Ленинград). На спортивном поприще он встречался и с первыми нахимовцами (первые выпуски почти полностью направлялись во «Фрунзе»). Встречал он на борцовском ковре и бывшего нахимовца (Рижского училища) Джеймса Паттерсона, того, кто играл негритенка в известном фильме «Цирк». Хорошо знал П. С. Кормилицына, с которым они вместе служили во «Фрунзе». В 1954 они оба перевелись в ЛНУ, Исаев сначала был нештатным адъютантом начальника училища. Про это время он любит вспоминать, как вместе с Г.Е. Грищенко, бывал в гостях у бывшего главкома ВМФ Н.Г. Кузнецова, и как при этом вице-адмирал Н.Г. Кузнецов, ухаживая за ним, как за гостем, помогал ему, мичману, снять шинель. Затем Н. И. Исаев был старшиной 5-й роты (15 выпуск), а в сентябре 1958 был назначен к нам в 3-й взвод и получил прозвище: сначала очевидное «сайка», а затем более сильное – «булка». Это прозвище, написанное на асфальте, Марк Козловский стирал несколько часов кряду. Николай Иванович был хорошим мужиком и грамотным помощником офицера-воспитателя. Спустя много лет, Миша Московенко «с удивлением узнал, что Н. И. Исаев постоянно информировал отца обо всех моих успехах и неудачах, а иногда и о моих художествах. А я ни о чем и не догадывался, даже обижался на Николая Ивановича за его придирчивость и излишнее внимание ко мне». Калашников продолжает:  «Мало того, что он воспитывал нас, ещё от него доставалось и самому офицеру-воспитателю. Я однажды оказался свидетелем их откровенного мужского разговора, в котором Николай Иванович по-отечески, но довольно жёстко наставлял нашего Б.А. Кузнецова за его мягкотелость по отношению к слабому полу. Николаю Ивановичу тогда было 40 лет, он прошёл большую жизненную школу и его мнение Борис Афанасьевич ценил, хотя и не следовал ему».   

Колоритной личностью был Петр Сергеевич Кормилицын. Физически развит, жилист, атлетически сложен. Был хорошим баскетболистом и играл в известных командах. Н. И. Исаев говорит - «Спартак», В. Полынько видел его на фотографии сборной ВМУПП 1951 года. В общем, Петр Сергеевич имел яркое спортивное прошлое.

На тужурке у него был орден Красной Звезды, и мы его конечно не раз спрашивали, за что же ему досталась такая награда. Он обычно отмалчивался, а однажды, вдруг выпалил: «За то, что один раз поссал!». Мы зацепились, и постепенно «вытянули» из него рассказ о том, что еще на Кавказском фронте во время наступления немцев у пулеметчика Кормилицына заклинило от перегрева пулемет, а воды не было. Тогда он расстегнул портки, и вылил все, что накопилось за долгие атаки, в радиатор пулемета. Такая находчивость русского солдата нас просто ошеломила.  Нас распирали вперемежку и смех, и гордость и восторг!

Понятно, что изначально Петр Сергеевич был сухопутным старшиной. После войны судьба его связала с флотом, он носил морскую форму, но на его погонах упиралась в шею образованная галуном буква «Т». И все же он повсеместно носил тельняшку – душа просила моря, и в декабре 1959 года ему было присвоено корабельное звание мичман. Он был добрее других и заботливее. Он пытался преподать простейшие уроки поведения в столовой за общим столом: не хватай первым, сначала дай взять товарищу; сиди за столом так, чтобы не мешать соседям и т.д. Первые наши столы были даже не на десять, а человек на сорок, и мы сидели за ними в ряд, болтая ногами.

Петр Сергеевич приучал нас к порядку, и сам любил порядок до педантичности. Он лично писал рубленными прямоугольными буквами бирки для стеллажей, где хранились учебники и для тумбочек, требовал, чтобы и в тумбочках и в стеллажах был идеальный порядок. После отбоя звучало его успокаивающее: «Когда глаза закрываются – другое место открывается». Мало кто мог миновать его проверку после помывки в бане. Петр Сергеевич был справедлив и  зря не ругал. У него была простенькая записная книжка в черном коленкоровом переплете. Первое время эта книжка казалась очень страшной. Он никогда не кричал, даже не повышал голос, но каждого провинившегося «брал на карандаш». Казалось, что от его цепкого взгляда не ускользало ни одно нарушение. Он обладал удивительной способностью появляться в нужное время в нужном месте. Если кто-то в азарте игры разбивал оконное стекло, он тут же без труда определял виновника, которого затем отправлял в стекольный магазин, и тут же ножом безжалостно дырявил футбольную камеру. Особенно от него доставалось Лёше Мирошину. К нему он каждый раз обращался так: «Нахимовец Мирушин, как ваше фамилие?»  Но, когда однажды вместо наказания он приказал нарушителям: Осипову и Беляеву, «взять в руки швабры и пройтись по классу», а те, взяв указанное, демонстративно прошлись - строем в колонну по одному - глаза у доброго Петра Сергеевича налились кровью, как у быка. Всему должна быть мера. Не сразу, но все его уроки усвоились.

И все же первое, что вспоминается о нем, это то, что он ел сваренные вкрутую, как нам казалось с душком,  яйца. Эти яйца, от которых мы отказывались, он собирал, обходя за завтраком наши столы. До сих пор непонятно, действительно ли они были тухлыми, или только казалось так. За длинный нос он получил кличку «Буратино», и, кажется,  не обижался. Покинув нашу роту после окончания срока службы, он ещё несколько лет заведовал училищной оружейной мастерской (официально – с 7. 3. 1962 он старший содержатель боепитания. – ВГ.), а в начале 1980-х  еще работал в продовольственной части. Надо еще рассказать, что, когда он уходил от нас, родители нахимовцев 2-го взвода подарили ему наручные часы «Урал», жест в то время исключительный. Как рассказывал Н. И. Исаев, эти, в общем-то, недорогие, большие круглые часы Петр Сергеевич носил до самой смерти.

Потрясающее, грозное впечатление производил на всех наш первый старшина роты Иван Васильевич Васильев. Коренастый, с глубоко посаженными глазами, нависшими черными бровями, с зычным угрожающим голосом – настоящий боцман громадного крейсера, а может, даже линкора. Все команды он подавал в сложенный рупором кулак. Чего стоит его: «Р-рясь! (равняйсь). С’ыр-ра! (смирно)». У нахимовцев он получил прозвище - «кашалот». Наш «Кашалот» жил в «Буржуйке», так нахимовцы называли дом № 8 по Петровской набережной, известный в городе, как «Дом Интуриста». Проводя роту мимо его окон во время утренней пробежки или вечерней прогулки, Кормилицын вдруг давал неуставную команду: «Разбудим мичмана Васильева!» – и мы, глупые, топали, как очумелые.