Старшина 1 статьи. Помощник офицера - воспитателя.

Дневник воспитанника 1-й роты 12 класса Игоря Леоненко. 

9.03.48. Тюменев сдает роту Кокурину. Соколов написал шаржированные стихи на всех ребят и сегодня, в день своего рождения прочел. Есть довольно остроумные. Вошел мич¬ман во время чтения и ему послышалось слово «член». Он вскипел и начал кричать, что мы занимаемся нездоровой, растленной поэзией. Чудак. Обо мне Сокол написал: «Носит корочки наш Лео "агромадного" размера (намек на свинец), воздуху все время просит (моя агитация за проветривание), танцы, дым не переносит» (танцы я пе¬реношу, но не в Мраморном, куда не хожу, а не курю принципиально).

"Они были первыми" Н.П. Соколов. 

От отбоя до зарядки

23.00. Заливисто свистит боцманская дудка.

- Отбой!

Смирно лежим под одеялами. Ждём. Свет не погашен: старшина второй статьи Тюменев, по кличке «Тюлень», обходит ряды попарно сдвинутых в тесном кубрике двухъярусных коек, проверяет правильность заправки сложенного на ночь обмундирования. Чувствую, подходит. Остановился... Проходит мимо. И рядом громко:

- Воспитанник Краснокутский, встать! За плохую заправку обмундирования три раза одеться и раздеться! - и, не задерживаясь, - дальше, продолжая высматривать, не сдвинута ли у кого на сторону бляха свёрнутого ремня поверх сложенного на ночь обмундирования, не высунулись ли из-под койки чьи ботинки из общего ряда...

Ночь пролетает быстро, как одно мгновение. Один «мудрец» из первого взвода, там этих мудрецов хватало, чтобы прочувствовать долготу блаженства объятий Морфея, стал просить дежурных будить его среди ночи по несколько раз и говорить, сколько времени ещё осталось до подъёма.

Из курьёзного. Весь день старшина второй статьи Тюменев сиял, ни к кому не придирался, никого не наказывал: на груди его сияла новенькая, только полученная, медаль «За победу над Германией»! А утром, проснувшись, он не обнаружил её на своей суконке. Но довольно быстро по глазам своих подопечных определил её местонахождение - она была приколота к портрету А.А. Жданова. Эффект был потрясающий! А поднявшийся хохот столь искренен и продолжителен, что «Тюленю» ничего не осталось, как, пересилив себя, присоединится к нам. А потом с кислой физиономией попросить воспитанника, сидящего на верхнем ярусе ближайшей к портрету койки, отцепить и вернуть ему его медаль. Опасаясь возможных политически-неправильных, толкований, эта глупая наша выходка так и осталась «не замеченной» начальством...

После выполнения на набережной перед зданием училища нехитрых упражнений утренней зарядки - пробежка. От училища к домику Петра Первого, а в хорошую погоду и дальше - за дом политкаторжан. А бежать, ой, как не хочется. И вот из строя выскакивает и бежит в сторону сначала один воспитанник, за ним другой, третий, ещё и ещё... Прикрывая лица воротниками, чтобы не быть узнанными старшиной, беглецы несутся к ближайшему дому, где, пригибаясь, как при игре в чехарду, и обхватывая друг друга руками, устанавливаются головами во внутрь, а наружу одинаковыми обтянутыми робой задами - ждут, когда рота пробежит.
Старшине бежать за нарушителями дисциплины бесполезно, проверено: оставшийся без командира строй тут же распадается и поворачивает обратно.
Пока рота продолжает пробежку сачки нежатся в лучах утреннего солнца, спокойно покуривают. Но вот слышится топот возвращающейся роты, звонкий голос старшины, подсчитывающего ногу. Беглецы, также пряча лица, зигзагами возвращаются и ныряют в спасительный строй. Старшина бессилен что-либо предпринять. Его попытки: «Тюкин, я вас всё равно узнал. Будете наказаны!», - заканчивались ничем, так как тут же из строя раздавался голос: «Товарищ старшина, это не я, я - в строю».
Перед уходом из кубрика на завтрак и занятия снова обход старшины - принимается заправка коек. Тут он опять Бог и царь над нами. На какие только ухищрения не пускались мы, добиваясь идеальной заправки! Загибы серых байковых одеял вдоль матрацев для образования требуемой складки фиксировались прохождением по ним молодыми зубами. Красные буквы «Н» (ноги) на одеялах выравнивались по всему ряду коек до сантиметра. Стоим, каждый у своего места, ждём прохода старшины. Рр-аз! и сорвано одеяло с одной койки! Рр-аз! - с другой. Значит, что-то не так. Может быть, одеяло плохо натянуто, провисло посередине. А, может, подушка под ним оказалась чуть сдвинута против общего ряда. Или просто старшина интуитивно угадал в хозяине койки недавнего беглеца из строя... Тем, кто спит на верхнем ярусе, меньше достаётся от невысокого роста старшины.

Одна из вечерних прогулок

Заканчивался один из многих, ничем не выделяющийся день. После вечернего чая мы идём по булыжной мостовой тихой Пеньковой улице в недавно переданный училищу спальный корпус у пожарки на Мичуринской.
- Запевай! - командует дежурный старшина. Им в этот раз был всеобщий «любимец» старшина Тюменев.
Мы любим петь в строю. Особенно по вечерам, когда во влажном воздухе зычно звучат наши голоса. Но сегодня петь что-то не хочется, нет настроения. Но старшина этого понять не может. Он упорен и туп. Не зря к его прозвищу «Тюлень» прочно утвердилась приставка «жопа».
- Запевай! - снова командует «Тюлень».
Чтобы не оказаться виновным и не получить взыскания, запевала уныло выводит; «Взвейтесь, соколы, орлами...» Но «соколы» припева не подхватывают.
- Запевай! - в третий раз делает попытку старшина. И снова «молчание было ему ответом». С точки зрения «Тюленя» - это ничто иное, как коллективное неповиновение.
Перед воротами спального корпуса он неожиданно командует:
- Круго-ом марш!
Идём снова к учебному корпусу. Ясно: решил погонять.
- Запевай! - с идиотским оптимизмом звучит снова его голос. Молчим. Знаем, это не надолго: скоро отбой. А сон на флоте - неприкосновенен! Но после того, как он отвернул нас от спального корпуса в третий раз, мы возроптали. Форма возмущения была проста до гениальности. Договорились, как только «Жопа» кончит очередной подсчёт ноги, всем дружно под левую ногу скандировать «Тю-кин, Жё-ра!» (Тюкин Жёра - наш же товарищ, идущий в строю). Прокричали раз, другой - никакого эффекта! «Тюлень» непробиваем. Ему бы оставить подсчёт ноги, но он продолжает его.
- Раз... Раз... Раз, два, три, Левой, левой, левой!
Тогда сквозь «Тюкина Жёру» стало всё явственнее проступать то, что и имелось в виду за ним. И вот уже на всю Пеньковую в ночи гремит: «Тю-лень, жо-па!»
Но не этим суждено было закончится той злополучной вечерней прогулки. Старшина, закусив, что называется, удила, продолжал гонять нас, хотя время отхода ко сну уже вышло. Тогда от лбов первого взвода пошёл наказ: если Жопа повернёт ещё раз обратно, то по его команде «кругом марш» все сразу рассыпаемся и с воплями «У-у-у...» бросаемся в его сторону. На этот раз эффект превзошёл ожидания. Вообразив, что его сейчас будут бить, «Тюлень» подскочил и стремглав помчался прочь. Поулюлюкав и посвистав ему вслед, мы в шабашном веселье пошли спать, прекрасно понимая, что нам это так не пройдёт. И точно. Утром, ещё до подъёма, в коридоре из конца в конец метался командир роты. В построении перед выходом на зарядку было объявлено: всей роте - месяц без увольнения в город. А Тюменева у нас скоро не стало. Кто-то сострил: «Пошел за котангенсом...». Мне, по-своему, было немного жалко этого бесхитростного, чересчур усердного в своей прямолинейности, деревенского парня. Потом, уже будучи офицером, кто-то из ребят встретил его на улице, уже подучившегося почему-то по финансовой части. Зашли в рюмочную, где «Тюлень» не то, чтобы каялся или винился за прошлое, нет, но дал понять, что о многом, что было тогда, теперь сожалеет.