| Главная
ОРБИТА СТОЛЯРОВА. Из книги Владимира Чернавина «АТОМНЫЙ ПОДВОДНЫЙ…» (М.: Андреевский флаг, 1997. – 472с.) Начало Окончание
Все мои доводы, как и доводы представителей инспекции, о том, что все стрельбы закончены, что программа проверки флота выполнена полностью, и еще какие-то не возымели никакого действия.
— Кто будет выполнять стрельбу? — спросил у меня маршал.
— При инспектировании флота не выполнял стрельб один корабль этого соединения — ВПК "Адмирал Юмашев", — ответил я. — Вот он и будет стрелять.
Кирилл Семенович к этому времени хорошо разобрался в обстановке на флоте и знал, что ВПК "Адмирал Юмашев" хоть и готовился к инспекции наравне со всеми, но прибыл после постройки на флот недавно, и по опыту и подготовке личного состава его экипаж не мог сравниться с другими кораблями соединения.
— Хорошо, — ответил Москаленко, с интересом взглянув на меня. — Пусть стреляет ВПК "Юмашев". Выход в море завтра. Какой корабль будет дублером?
— БПК "Маршал Тимошенко", — ответил я.
Поздно вечером, во время ужина, Кирилл Семенович вновь возвратился к нашему разговору по поводу назначения стреляющего корабля.
— Владимир Николаевич, я тоже был горяч по молодости, но все же я вам даю право заменить "Юмашева" на "Тимошенко". Подумайте, остыньте, у вас так хорошо прошла инспекция. Я не вижу нужды вам рисковать: "Адмирал Юмашев" недавно на флоте. Я понимаю, что вы и его готовили, но БПК "Маршал Тимошенко" уже показал свою способность справиться с такой необычной и трудной стрельбой,
— Товарищ маршал, я уже поставил задачу командирам соединения и корабля. Личному составу "Адмирала Юмашева" объявлено о предстоящей стрельбе, и я прошу не менять корабль. Думаю, что БПК «Адмирал Юмашев» с задачей справится.
— Ну что же. Я хотел сделать вам лучше, но если вы упорствуете, пожалуйста, пусть будет так.
Утром, перед выходом в море, маршал вызвал к себе командира БПК "Адмирал Юмашев капитана 2 ранга Л. Стефанова и в моем присутствии задал ему вопрос о готовности к стрельбе.
— К стрельбе готовы, товарищ Маршал Советского Союза, — уверенно ответил Стефанов.
— Но ведь стрельба необычная, более сложная, чем те, которые вы выполняли по боевой подготовке. Да и экипаж ваш еще, видимо, не совсем набрал форму. Как вы считаете?
— Товарищ Маршал Советского Союза, мы к стрельбе готовы, — был ответ командира корабля.
Маршал отпустил командира, а ко мне обратился с необычным вопросом:
— У вас все такие упрямые?
— Почти все, товарищ маршал, — ответил я.
А сам в это время в который раз перебирал в памяти все меры, предпринятые нами и экипажем, по окончательной подготовке этого корабля к работе. Конечно, волновался. Но, как оказалось, не один. Всю ночь матросы, мичманы и офицеры корабля не спали. Каждый стремился еще раз убедиться, что у него все готово к работе. В конце концов командир соединения вынужден был запретить кому бы то ни было что-либо делать и заходить на боевые посты. Моряки должны были хоть немного отдохнуть.
События в море развернулись весьма любопытно. Несмотря на все противодействие "противника", активное применение им помех, экипаж "Адмирала Юмашева" сумел вовремя обнаружить цель, но стрелять пришлось резервным способом, буквально в секундных "окнах", так как о постоянном сопровождении цели из-за сильных помех не могло быть и речи. И цель была поражена первой ракетой на короткой дистанции. А нервы не выдержали до конца у нашего опытного командира БПК "Маршал Тимошенко" капитана 1 ранга В. Саможенова, который по мерам безопасности шел на определенном от нас удалении "на достреле", если основной стреляющий промахнется.
Когда мы все ликовали, наблюдая за падающей ракетой — мишенью после залпа "Адмирала Юмашева", мне доложили, что с БПК "Маршал Тимошенко" стартовали ракеты. С затаенным дыханием я наблюдал с крыла мостика их полет и прямое попадание в обломки мишени. Мне много в ту пору приходилось выходить на подобные учения, но такое зрелище я наблюдал впервые.
Кирилл Семенович Москаленко вышел на крыло мостика, пожал руку командиру, мне, Виталию Ивановичу Зубу.
— Если бы сам не видел, не поверил бы, — подвел итог маршал. — Молодцы, больше и сказать нечего.
Так была поставлена завершающая и очень непростая точка в той инспекции флота.
Прошло какое-то время. Я сидел в своем кабинете с окнами на море и читал приказ министра обороны по результатам инспектирования Северного флота. Приказ был не совсем обычным, так как в нем не только никто не наказывался, но все было уж совсем необычным, так как объявлялась благодарность мне, члену военного совета флота вице-адмиралу Ю. И. Падорину, первому заместителю командующего флотом вице-адмиралу В. С. Круглякову, начальнику штаба флота вице-адмиралу В. Н. Поникаровскому, а большая группа североморцев награждалась ценными подарками. Приказ возвращал меня к недавно пережитым дням. Было приятно и тревожно. Тревожно потому, что удержать завоеванные позиции гораздо труднее, чем завоевать. По многолетнему опыту службы я это хорошо знал и потому думал о мероприятиях, которые надо спланировать и проводить немедленно, без какого-либо перерыва, без "выдоха", как говорят на флоте.
И начинать надо было все сначала: надо отмечать большой труд людей и воздавать им должное, опять же таки реально, строго и самокритично оценить достигнутое (а недостатков мы сами при инспектировании видели предостаточно). Дав же реальную оценку хорошего и плохого, вновь разработать конкретные меры и... И так все время, постоянно. Таков уж закон военных людей — нельзя не только остановиться, передохнуть, но нельзя замедлить набранный темп даже на самое короткое время.
...Итак, мы совершали на корабле Столярова переход в родную базу, домой. Встречал атомоход командир соединения контр-адмирал Сорокин. С учетом предстоящего перехода на Тихоокеанский флот он дал указание командиру в течение месяца подготовиться и сдать с экипажем все курсовые задачи.
К концу января определилось, что групповой переход должны совершить две лодки. На флот приехал Главнокомандующий ВМФ. Накануне его приезда Столяров обратился ко мне за советом, как докладывать Главкому и какие поставить вопросы. Дел у начальника штаба соединения всегда много, а докладов, обращений, телефонных звонков и того больше. Наш разговор постоянно прерывался, а мне хотелось не только ответить на все вопросы Льва Николаевича, но и дать дополнительные рекомендации, советы. Договорились встретиться вечером, после ненормированного рабочего дня (как его в шутку называли подводники, "безразмерного''), у меня дома и обговорить все в спокойной обстановке. Так и сделали.
Столярова беспокоили некоторые командиры боевых частей. Он не был в них уверен и считал, что, может быть, следует поставить вопрос перед Главкомом об их замене. Я не советовал. И не потому, что не в лучшем свете выглядел бы сам командир корабля, а потому, что недоверие к своим хоть и некоторым подчиненным всегда отрицательно сказывается на настроении экипажа. Другое дело — предъявить к людям более строгие требования. Вкупе с доверием это дает хорошие результаты, а по некоторым специальностям я обещал Льву Николаевичу усиление офицерами штаба дивизии. Столяров не без труда, но согласился. Беседа наша затянулась, но зато все, что волновало командира, мы рассмотрели. Вопросы, которые мог решить штаб соединения, отсеяли. Столяров с доверием воспринимал советы и потому, что у нас за спиной была хорошая совместная служба на одном корабле, и потому, что я тоже должен был участвовать в этом переходе, правда, в необычном для подводника качестве — на обеспечивающем надводном корабле. Сергей Георгиевич Горшков собрал экипажи кораблей. Как обычно, начал с заслушивания командиров. Я специально сел рядом со Столяровым, чтобы морально его поддержать. Лев Николаевич волновался, на лице проступила испарина. Но доложил кратко и спокойно: экипаж к переходу готов. Я потом говорил ему: "Это был лучший твой доклад, Лев Николаевич".
Не удовлетворившись только докладами командиров, Главнокомандующий еще долго и основательно беседовал с офицерами, интересуясь их личной подготовкой, подготовкой их подчиненных. Инженером-механиком у Столярова был недавно назначенный на эту должность капитан-лейтенант Н. Капишников. С малоопытным командиром БЧ-5 любое плавание для командира — риск, а тем более длительное и напряженное. Поэтому встал вопрос о необходимости подкрепления инженера-механика более опытным специалистом.
— Кого бы вы хотели? — полюбопытствовал Сергей Георгиевич Горшков.
— Капитана 2 ранга Морозова, — не задумываясь, ответил Столяров. — На этой лодке он служил, ее принимал из ремонта, так что лучшей кандидатуры быть не может.
— Пожалуй, — согласился Главком. — А как на это смотрит сам товарищ Морозов?
Иван Федорович, хоть и не было у него на эту тему разговора со Столяровым, в душе, конечно, был благодарен командиру.
— Считаю, что буду полезен в плавании, — сдержанно ответил Морозов.
Его активно поддержал командир соединения Сорокин:
— Лучше Морозова лодку никто не знает, товарищ Главнокомандующий, ему на ней целесообразнее всего и идти.
Главком согласился.
Здесь же решался вопрос и о командире перехода. Командующий флотом адмирал Лобов предложил свою кандидатуру, но Главком не согласился:
— У вас главная забота — флот.
Отклонил он и кандидатуру вице-адмирала Егорова. Тогда вскочил контр-адмирал Сорокин.
— Товарищ Главнокомандующий, я готов, если будет доверено.
Видимо, это совпадало с решением Главкома, но он не хотел этого высказывать, а потому неожиданно спросил:
— Но ведь у вас, я слышал, товарищ Сорокин, со здоровьем неважно?
Анатолий Иванович даже растерялся:
— Никак нет, товарищ Главнокомандующий, пока не жаловался.
— Ну раз так, — полушутя удивился Главком, — придется посылать вас.
Меня, как начальника штаба соединения, Главком назначил старшим надводных сил обеспечения. Звучало это громко, на самом же деле эти силы состояли из гидрографического судна небольшого водоизмещения и танкера. Тот путь, который атомоходы должны были проделать в глубинах, нам предстояло пройти в надводном положении в готовности оказать помощь, если такая потребуется.
Для небольшого судна, каковым являлся ГИСу, такой "круиз" сам по себе очень серьезное испытание. Предстояло преодолеть огромное расстояние, штормовые широты Южного полушария. При этом ни в коем случае нельзя было нарушать график движения. То есть ГИСу почти был лишен возможности маневра при встрече с циклонами и тайфунами, так как должен был постоянно следовать полным ходом.
А не учитывать силы стихии невозможно. И по сей день самые мощные и совершенные военные корабли стремятся уклоняться от штормов. Достаточно сказать, что Мировой океан ежегодно поглощает сотни судов и кораблей. И это в наш атомный век.
Но тогда об этом не думалось и ставить вопрос о снижении средней скорости перехода мы не стали. Главное — было обеспечить по мере возможности успешный переход атомных подводных лодок. А это как-то оттесняло на задний план мысли о трудностях, которые предстояло перенести самим.
Затрудняюсь даже приблизительно сказать, сколько к тому времени было на моем счету различных походов. Но практически все — на подводных лодках, а вот на надводном судне пускаться в плавание через три океана мне доводилось впервые.
В день отхода на Кольском полуострове свирепствовал сильнейший мороз. Бухта, обычно всегда чистая, в последние дни покрылась льдом. Ледокол, правда, не потребовался. Буксир бил лед, расчищая подводной лодке путь. Два часа назад из другой бухты вышел в море атомоход Виноградова, назначенный флагманским кораблем.
За несколько дней до начала перехода подводную лодку Столярова для контрольных измерений послали в море. Командир пытался было сопротивляться, так как все подготовительные "процедуры" были уже выполнены. Но для надежности его все-таки направили еще раз. И пожалели. Проходил атомоход между четырьмя близко поставленными бочками. Буксир не помогал. В результате задели правым винтом бридель одной из бочек, оставив себе "на память зазубрину.
Случай неприятный вообще, а тут еще перед походом. Возвращался Лев Николаевич в базу в подавленном состоянии, тем более что о последствиях "касания" мощной цепи можно было только догадываться. С приходом сразу же доложил начальнику штаба объединения контр-адмиралу Кичеву:
— Я сломал винт!
— Да ты что! — Кичева такая новость, конечно, ошеломила. — Завтра Главком приедет! И как тебя угораздило? Но не паникуй, давай сначала посмотрим.
Спустили водолазов. Те после тщательного обследования доложили, что на лопастях осталось несколько зазубрин. Записали, как и положено, в вахтенный журнал. Проанализировали ситуацию. К счастью, менять винт не потребовалось.
— Менять винт не будем! — решил Кичев.
— Гудеть же буду на весь океан, — намеренно сгустил краски Столяров.
Он был за то, чтобы все обстоятельно взвесить.
— Не будешь. А доклад командованию я беру на себя.
Уже позже, на переходе, именно на этой линии вала потек сальник. Имел ли случай касания бриделя отношение к этим протечкам — сказать трудно. Скорее всего, нет, но вода в отсек поступала. И хотя поступление это было весьма умеренным, приходилось принимать соответствующие меры. Командир воспринимал это довольно спокойно. Идеальные условия даже на тренажере создать невозможно, а на живом корабле в море, в длительном походе, почти никогда не обходится без малоприятных мелочей.
Они обычно не влияют на события решающим образом, но портят настроение, и не учитывать их нельзя.
На Камчатке, когда Столяров докладывал о состоянии корабля первому заместителю командующего флотом вице-адмиралу Васильеву, то сказал, что потек сальник правой линии вала.
— Ну, это ты, видимо, здесь лед задел. Вон у нас сколько льда, — успокоил командира Георгий Константинович. — Ничего, сменим вам винт. Главное — нормально дошли. — Потом улыбнулся: — А помнишь, как я тебя, лейтенанта, наказывал?
— Так точно, — согласился Столяров. Действительно, был такой случай еще на Балтике.
— Вот видишь, пошло на пользу. В люди вышел, — пошутил Васильев.
Но вернемся к походу. После выхода из базы и погружения, по традиции, командир объявил подводникам о цели и задачах плавания. Моряки с энтузиазмом отнеслись к оказанному доверию.
Выход в Атлантику Столярову был хорошо знаком. Он уже не раз ходил этим маршрутом до того, как стал командиром корабля. А далее ждали неизведанные воды. Хотя эта неизведанность весьма условно сказывается на самоощущении командира-подводника, но каждый район имеет свои особенности, и учитывать их командир обязан. В этом плавании были и районы с повышенной навигационной опасностью, и проливные зоны, и зоны различных климатических поясов. Здесь практический опыт командира очень ценен. В этом походе таким особо сложным районом, как говорилось выше, представлялся пролив Дрейка, самый широкий на земном шаре. Однако это было далеко впереди. А пока экипаж готовился к вхождению в тропические воды.
Температура за бортом медленно, но неуклонно повышалась. На атомоходах система жизнеобеспечения позволяет в любых забортных условиях поддерживать в прочном корпусе постоянный микроклимат. Труднее технике, корабельным системам, рассчитанным на средние широты. Надо заботиться, чтобы она не подвела. Присутствие на борту опытного, плававшего в различных климатических зонах Морозова давало такую уверенность.
В Северной Атлантике был намечен район для первого сеанса звукоподводной связи между атомоходами. Район небольшой, поэтому подводники должны были без труда найти друг друга и обменяться необходимой информацией.
Поиск контакта продолжался долго, однако успеха не принес. Когда отведенное время вышло, корабли снова легли на генеральный курс. Новая точка встречи им была определена уже за экватором, на сороковой параллели. Меня, конечно, беспокоила неудавшаяся встреча атомоходов, но для серьезных опасений оснований не было. Если бы у кого-то что-то случилось, то, согласно полученным на поход указаниям, нуждавшаяся в помощи подводная лодка должна была всплыть и дать об этом донесение мне — командиру отряда надводных кораблей. И все-таки лучше, когда все в таком плавании идет точно по плану.
В назначенное время Столяров всплыл под перископ, обнаружил нас и связался по УКВ. Вопросов у нас к нему, конечно, накопилось много, но самое главное мы узнали сразу: на атомоходе все в порядке, самочувствие экипажа (как это принято говорить и у космонавтов) хорошее.
— Лев Николаевич, а где Сорокин? — поинтересовался я у Столярова, полагая, что он уже имел контакт с лодкой Виноградова.
Однако Столяров был в полном неведении. Вдруг мы увидели перископ второй подводной лодки. Как оказалось, командир перехода решил несколько скорректировать маршрут нашего движения в сторону сокращения. Вот и подвсплыл, чтобы дать указания. Впереди был сложнейший совместный переход надводных и подводных кораблей неизвестным проливом Дрейка.
После пролива Дрейка оба атомохода сообщили в Главный штаб ВМФ об успешном его форсировании. Половина пути и его самый трудный участок была позади. Поход продолжался по плану.
Если сороковые широты Северного полушария встречали нас, как и экватор, хорошей погодой, то сороковые южные полностью оправдали данное им всеми моряками мира название "сороковые ревущие". Они нас встретили сильнейшим штормом. И сравнительно небольшие надводные корабли моего отряда, особенно их обитатели, чувствовали себя не лучшим образом. Беспокойств ураганный ветер и свирепый шторм доставляли много: скорость хода надводных кораблей упала, пришлось выбирать наиболее благоприятные курсы, а подчас и просто штормовать в океане. Прибавилось забот по организации вахт, по обслуживанию механизмов, которые работали с большой перегрузкой. В палубе корабля от сильных ударов волн возникли трещины. А это грозило не только проникновением воды внутрь корпусов, но и еще большими неприятностями. В общем, забот хватало.
И все-таки люди держались довольно стойко, а это кроме походного штаба, экипажа корабля были и члены второго экипажа атомохода в полном составе, потому что к этому времени достаточно оморячились даже те, кто не привык к плаваниям на надводных кораблях. Изматывало то, что практически никто не мог спать: из коек выбрасывало. А тех, кто пытался пристроиться на паелах в кубрике, катало от переборки к переборке. Мы все могли оценить в тот период преимущества подвесных корабельных коек, каковыми в былые времена комплектовались корабли, а также комфорт подводников. Находясь на глубине, они почти не чувствуют волнения моря. Только по второстепенным признакам на атомоходах могли догадываться, что делается наверху, и пофантазировать о нашем самочувствии.
Самое тяжелое — долговременность штормовых периодов. Каждый из нас с невольной завистью вспоминал друзей, несущих где-то под нами свои вахты в тишине и покое.
Пролив Дрейка почти ничем по погодным условиям не отличался от "сороковых ревущих". Но появились два новых малоприятных фактора, которые потребовали обострения внимания и дополнительных усилий. Температура резко упала, штормовая погода способствовала обледенению кораблей, появился плавающий лед, а потом и айсберги. Мы их видели и предупреждали о них подводников. Те имели возможность по нашей информации разойтись с ледяными монстрами на большой дальности и безопасных курсах, вне зоны видимости.
Плавание боевого корабля никогда не бывает только ради плавания. В условиях похода всегда отрабатывается множество учебно-боевых задач, и прежде всего те, которые невозможно отработать в базе. Столяров, как и Виноградов, испытывал с экипажем в различных походных условиях технические средства корабля, оружие. Своеобразное испытание прошла у Столярова и медицинская служба корабля.
В Тихом океане у одного из матросов случился острый приступ аппендицита. Подобное у корабельных медиков считается возможным, но они стремятся не допускать подобных заболеваний в океане. Существует особенно хорошо отработанная система профилактических мер. Начальник медицинской службы на лодке Столярова капитан медицинской службы Б. Никонов вообще считал, что надо взыскивать с врачей, допускающих случаи хирургического вмешательства в море по поводу аппендицита. Но обстоятельства вынудили его самого сделать исключение из своих же правил.
Вообще сам режим питания подводников в море, подбор продуктов определяются с учетом особенностей нахождения человека в условиях ограниченного в движениях состояния. При всем желании подводник, скажем, лишен возможности "находить" даже минимальное количество километров, необходимое здоровому человеку. В отсеках и сотни шагов в день — достижение. Физические упражнения тоже показаны в весьма ограниченных дозах. Помню, как в одном из походов я, тогда еще молодой командир дизельной подводной лодки, решил подналечь на тренировки с тяжестями. И эффект оказался совсем неожиданным: вдруг появились непривычные ощущения в области сердца, повысилась утомляемость. Пришлось гири и гантели отложить. Сейчас современные атомоходы, тем более подводные ракетоносцы, где места побольше, оборудуются специальными спортивными залами, с гимнастическими стенками, велоэргометрами, подвижными беговыми дорожками... Моряки очень охотно проводят там свободное время. Но при этом все физические упражнения строго дозируются, регламентируются, контролируются корабельными медиками, ибо грань между пользой и вредом от специальных физических нагрузок в плавании весьма незначительна.
На подводных лодках у врачей есть все необходимое для проведения хирургических операций. И естественно, начальник медицинской службы корабля обязательно проходит специальную хирургическую практику в больницах и госпиталях. Но даже в ходе боевых действий, о чем свидетельствует опыт войны, в операционной помощи подводники нуждаются крайне редко.
Борис Никонов был опытным корабельным медиком, и все-таки операция у него затянулась. Конечно, здесь трудно установить жесткий норматив, но медики понимают, что задержка у операционного стола в море крайне нежелательна. Боеготовность корабля волей-неволей снижается, нарушается отработанный режим жизни экипажа. Операции на данном типе подводных лодок предусмотрены в кают-компании офицеров. Практически на подводной лодке кают-компания функционирует круглосуточно: на флоте традиционно питаются четыре раза (завтрак, обед, ужин, вечерний чай), да еще в две, а то и в три смены, в зависимости от состава походного штаба. Перерывы получаются небольшие. И нарушенный по каким-либо причинам ритм работы кают-компании потом оказывается нелегко восстановить. Так было и на сей раз.
Но, разумеется, на это не обращают внимания, когда в опасности здоровье моряка. И если возникает такая необходимость, то подводникам оказывается помощь и извне. Во время моего командования Северным флотом был случай, когда врач на подводной лодке не смог самостоятельно закончить операцию аппендицита. Многочисленные спайки кишечника мешали добраться до аппендикса, а сильный шторм, который лодка ощущала даже на глубине, еще более осложнил ситуацию.
Когда мне доложили об этом, я, посоветовавшись со специалистами, решил послать на выручку подводникам авианесущий крейсер "Киев", находившийся тоже в море, но в другом районе. Мы с беспокойством следили за разворачивающимися событиями. Во-первых, шторм был чувствителен даже для этого огромного корабля, тем более что следовать ему на встречу с подводной лодкой предстояло полным ходом. Во-вторых, поднимать в такую погоду с палубы вертолет — большой риск. И наконец, вызволить больного из штормующей подводной лодки, доставить на крейсер — тоже представляло чрезвычайную сложность. Напряжение длилось несколько часов, но все-таки пересадка моряка на "Киев" была произведена успешно, а затем в прекрасных условиях крейсера, в специальном медицинском комплексе, опытные медики благополучно закончили и начатую под водой операцию аппендицита.
Вице-адмирал Зуб рассказывал потом мне о впечатлениях подводника в лазарете "Киева". Удивлению и восхищению его всем увиденным не было предела.
— Оставайся служить у нас, — в шутку предложил матросу Виталий Иванович. — Вон какой у нас простор. И выручили мы тебя. Что тебе подводная лодка — теснота, неудобства, море-то по-настоящему не видишь...
Подводник не на шутку испугался:
— Товарищ адмирал, очень прошу, верните меня в мой экипаж.
— Так ты ведь только служить начал, небось еще и не привык?
— Привык, очень привык. И командир меня не отпустит.
— Ишь, какой ты незаменимый. А вообще-то командир действительно уже интересовался, когда тебя вернем.
Подводник просиял.
— Я уже готов!
А после операции прошло всего три дня.
Такова уж специфика подводного флота, что нет нигде более короткой дистанции между матросом и командиром, чем на подводной лодке. Поэтому, кстати, было естественным, что после операции Столяров уступил свою командирскую каюту больному турбинисту. Забрал постель и перебрался в центральный пост, в рубку радиометристов. Там он и отдыхал попеременно со вторым командиром, прикомандированным в помощь Столярову на поход, — капитаном 2 ранга Е. Гринчиком, удостоившимся за этот переход ордена Красного Знамени.
Вообще, если говорить о наградах, то ими в первую очередь оценивалось мужество командиров, выполнявших ответственные задания Родины. И, пожалуй, одной из главных составляющих этого мужества являлось спокойствие и уверенность офицера, возглавлявшего экипаж в самой сложной подчас и драматической ситуации. Если командир спокоен, уверен в себе и своем экипаже, то в любой ситуации будут уверенно чувствовать себя и моряки. Как-то в центральный пост поступил тревожный доклад: "Пожар в четвертом отсеке!"
— В чем дело? Где огонь? — спокойно запросил по переговорному устройству Столяров.
— Огня нет, — последовал ответ, — дымит фильтр.
Старпом капитан 2 ранга М. Яблоков кинулся было из центрального поста в четвертый отсек, но Столяров остановил его. Он уже знал, в чем дело. Там замочили воздушный фильтр и, не дав ему стечь, высохнуть, поставили в калорифер. Фильтр задымил. Личный состав отсека был предупрежден, что нарушать технологию нельзя, а моряки все-таки нарушили.
— Пусть разбираются сами, — пояснил он старпому, а в четвертый отсек передал: — Не слушаете командиров — теперь боритесь за живучесть сами.
Опасности это задымление не представляло, а урок не только четвертому отсеку, но и всему экипажу был преподан убедительный.
В Тихом океане на подводную лодку поступило радио с неожиданным сообщением. Министр обороны поздравлял экипаж с присвоением кораблю гвардейского звания. Это был один из редких случаев, когда лодка в мирное время удостаивалась такого высокого звания. Вручали кораблю гвардейский Военно-морской флаг значительно позже, в День Военно-Морского Флота.
В то время лодка, прошедшая послепоходовый ремонт, находилась в море. Вдруг поступила команда срочно возвратиться в базу. Возвращались полным ходом. Ночью ошвартовались. Экипаж предчувствовал приятные события. Ранее стало известно, что есть решение о награждении экипажа государственными наградами за поход.
На Камчатку прибыли командующий флотом адмирал Н. Амелько, член военного совета — начальник политуправления Тихоокеанского флота вице-адмирал М. Захаров. В клубе собрали экипажи всех кораблей. Столярова предупредили, чтобы он проколол в тужурке дырочку. Командующий флотом сам прикреплял Льву Николаевичу Золотую Звезду. Долго прикручивал.
— Эх, командир, — сказал, — если бы мне такую награду вручали, я бы такую дыру прокрутил...
Вручили награды и членам обоих экипажей, участвовавших в кругосветном подводном плавании. А сразу после торжества — опять в море. В парадной тужурке, с Золотой Звездой, орденами, медалями, кортиком на боку, отдавал Столяров швартовы. И это ему нравилось. Он любил эту бурную, стремительную жизнь флота. Было ему тогда 36 лет.
Никогда не думал Лев Николаевич, что скоро закончится для него эта жизнь. В академию пошел с удовольствием, но оказалось, покинул корабельную службу навсегда. Уже учеба подходила к завершению, когда врачи обнаружили неполадки со здоровьем. Впервые изменило счастье подводнику. У медиков победы он не одержал.
Никак не могли ему после выпуска подыскать должность. Туда, куда хотел, по болезни не подходил. Преподавателем не хотел. Приехал в академию Главком. Начальник академии взял да и сказал, что выпустили офицера, которого несколько месяцев не могут определить.
— Кто такой? — спросил Главком.
— Столяров.
— Знаю. Надо ему боевую должность.
— Да вот здоровье...
— Это серьезно. Значит, определите его в академии.
Назначили Льва Николаевича начальником заочного отделения Военно-морской академии. А через некоторое время — начальником Нахимовского училища.
В первый же год работы Столяров убедился, что иметь дело с юнцами сложнее, чем с теми, кем он командовал всю свою долгую офицерскую службу. То были люди с реальным представлением о морской службе, твердо осознавшие свою неразрывность с ней. А здесь флот для его подчиненных — подростков еще только голубая, часто неоформившаяся мечта. Но в том-то и ценность ростка романтики, что чаще всего он неповторим. Не помоги ему окрепнуть, и, может быть, больше никогда в жизни не подхватит человека зов мечты, способный вывести до высот высшего самовыражения, самоотдачи.
Так думал человек сурового командирского склада, оказавшийся вдруг в совсем непривычном кругу. Но он не стал себя переиначивать, а вскоре почувствовал, что нашел среди этих мальчишек свое место, понял, что работать, жить с этим самым замечательным, но и самым трудным народом, видно, действительно написано ему на роду.
Столяров никогда не предполагал, как сложен процесс приема в училище. Казалось, все регламентировано. Но сколько порой возникает ситуаций, требующих нестандартных решений.
От тех первых времен в училище остались особые воспоминания. Из Курской области, где о море знают разве что понаслышке, приехал поступать в Нахимовское Сережа Канищев. Что-то насторожило врачей — и его забраковали. Не один он не попал в училище. Давно разъехались неудачники. А Сережа не уезжал. Полтора месяца обивал пороги училища. Со всеми перезнакомился. У жены Столярова, Ларисы Александровны, стал нередким гостем. Очень уж хотела она помочь пареньку, попросила мужа поговорить с Канищевым.
— Я все равно буду учиться, — твердо заявил он. — Не подведу!
Дрогнуло что-то внутри у Льва Николаевича. Ведь именно люди такого настойчивого характера особенно нужны флоту. Именно на таких самоотверженных, безоглядно верных призванию флот всегда особенно полагался.
— А ну давай, сынок, еще раз на комиссию!
При более тщательном обследовании оказалось, что портил впечатление о здоровье абитуриента легко устранимый пустяк.
А через несколько дней уже нахимовец Канищев вновь предстал перед начальником училища.
— Что же это вы, Канищев, не успели начать учебу, как две двойки получили?
Ничуть не смутился Сережа, глаза не отвел, и будто бы даже они заискрились.
— Отстал, но догоню. И все равно буду хорошо учиться! Лев Николаевич только улыбнулся:
— Идите.
Он не мог не верить этому нахимовцу, потому что в нем самом всю жизнь жила такая же, сначала отчаянно-юношеская, и потом решительно-мужская вера в себя.
Начало |
НА ЗАМЕТКУ 
