В.А.Богданович. Записки для сборника "Ленинградские нахимовцы – четвертый выпуск. 1944 – 1951." СПб 2001. 

Не помню, с последней или предпоследней партией я покидал лагерь. Это было тогда, когда Ленинград находился в режиме прифронтового города. Из лагеря нас повезли к санпропускнику, который был расположен в Большом доме на Литейном. Зима, мороз. Громадный сугроб перед воротами. Нас предупредили, что санобработка предусматривает высокотемпературную обработку одежды. А все карманы одежды заполнены пороховыми пластинами, толовыми шашками, зажигательными патронами от пулемета, который был найден на остатках сбитого самолета. Все эти боеприпасы пошли в этот сугроб. Теперь о своем воспитателе лейтенанте Николае Смирнове. Прозвище – кнопка. У него по-видимому из-за травмы был поврежден нос. В апреле, когда сугроб растаял, были обнаружены все спрятанные туда боеприпасы. Источник был обнаружен быстро. Училище запестрело нечерной, а защитной формой. Искали злоумышленников. Точно знаю, что Н.Смирнов встал на нашу защиту. И доказал, что это была не диверсия. Он свел все к простому стечению обстоятельств, в которые попали мальчишки, что и было на самом деле. Я еще несколько раз попадал в «политические» обстоятельства. И каждый раз Н.Смирнов выручал меня.

Жили мы в комнате человек по двадцать. После отбоя каждый вечер Володя Родных рассказывал сказки про «прынцесс». Леня Пекный под одеялом настраивал детекторный приемник. Для излечения от детской болезни, которой страдали из  нашей спальни пятеро, семеро была выстроена пятиярусная кровать. Верхний – для самого физически сильного, самый слабый – внизу. Все очень скоро вылечились. Правда, тот, самый верхний вылечился последним. Эта чудо-кровать случайно оказалась под портретом дедушки Калинина. Я однажды лихо вскарабкался на нее и, постучав пальцем по рамке портрета, показал, что у Бобрищева-Пушкина в голове также, как и в дереве рамки. Реакция последовала немедленно. Меня вместе со Н.Смирновым вызвали для выяснения, не является ли этот факт политическим. Н.Смирнов отстоял меня. Он отстоял меня и тогда, когда я притащил прекрасно изданную с иллюстрациями библию. Эта библия мне досталось от женщины однофамилицы, которая жила в Ленинграде ниже этажом моих родителей. Потом эта библия была экспонатом соответствующего стенда. Я до сих пор жалею, что она не возвратилась ко мне. Там были и другие реликвии, принадлежащие мне. Но главное в том, что опять я был защищен от политического криминала.

Н.В. Макарычев. Записки памяти. Записки для сборника "Ленинградские нахимовцы – четвертый выпуск. 1944 – 1951." СПб 2001. 
Прошло с тех пор более 50 лет, а в памяти навсегда, наверное, остались многие командиры и преподаватели. Наши первые: командир роты Смирнов, офицеры воспитатели Смирнов Генрих; их помощник старшина Лесничий, другие офицеры и старшины. Наверное они были не очень подкованы педагогикой, но за их плечами была служба на флоте, война. Они окружали нас отеческой заботой, прививали нам любовь к флоту, службе, дисциплине, порядку, пунктуальности во всем. Это они привили нам чувство коллективизма, чувство экипажа, чувство морского братства и братства нашего, нахимовского, которому мы верны и по сей день и будем верны, надеюсь, до «деревянного бушлата». Низкий им поклон за это, хотя тогда иногда было обидно и за наказание, и за требовательность, казавшиеся излишними. Наши остряки даже придумывали им обидные прозвища, которыми называли их за глаза...

Пятьдесят лет спустя (альманах второго выпуска ЛНВМУ). Редактор - составитель: Солуянов В.Е. СПб.,1999. 

А кроме моря помним будни в классе,
Учителей своих, усердных в массе,
Которые английскому учили языку,
Учили математике и слову,
А кто из этого не вынес «ни гу-гу» -
Ленивый был иль просто бестолковый.
Настойчиво учили и толково
Вбивая в наши головы основы
Украинцев, Криницын, Соловьева,
Смирнов, Поленов, Муравьев:
Делиться каждый знаньями готов.

Степенны Миловидов и Данилов,
Непредсказуем математик Дымов,
Приветлива эффектная Тиванова,
Серьезны Базилевская и Павлова,
А римскую историю давала на «отлично»
Нам "Клеопатра", что тоже символично.

Сперанский, с его слов,
Был близкий друг Толстого,
Какие байки заливал!...
Знаком был с Горьким,
Тот ему обязан стольким!...
И к месту, и не к месту вспоминал,
В Поляне Ясной, у Толстого,
Какие с ним чаи пивал ...

Весьма непопулярен физик был,
Уж очень он ехидничать любил.
Ему казалось мы не тех кровей,
Не уважал он ленинских идей:
«Вам все равно учеными не быть!»
И в этом нас пытался убедить.
Вопрос поставлен: быть или не быть?
И приходилось физику учить.

Любили, между делом, танцевать,
Учили Хавские - дуэт Владимир с Аллой,
Об этом так приятно вспоминать,
И навыки те не пропали даром.
...