Пантелеев Ю. А. Полвека на флоте.

Адмирал Юрий Александрович Пантелеев начал службу в Советском Военно-Морском Флоте еще в гражданскую войну. На его глазах флот восстанавливался, креп, росли его люди — многие из них пришли на боевые корабли по путевке комсомола. И сам автор рос вместе с флотом — рядовой военмор, штурман, начальник штаба, командир соединения. Великая Отечественная война застала его на посту начальника штаба Балтийского флота. Позже он командовал флотилиями, флотом, возглавлял Военно-морскую академию. Большая и интересная жизнь. И автор сумел правдиво и увлекательно рассказать о пережитом, о своих боевых друзьях, о кораблях, о полюбившемся морском просторе.

Пантелеев Ю. А. Морской фронт.

В годы Великой Отечественной войны автор книги был начальником штаба Краснознаменного Балтийского флота, а затем командующим морской обороной Ленинграда. О войне на Балтике издано уже немало книг. Ю. А. Пантелеев поставил перед собой задачу — писать о том, что еще неизвестно читателю, раскрыть новые страницы героической эпопеи. Он подробно рассказывает о подвиге гарнизона Либавы, ожесточенно сражавшегося в окруженном городе. Очень интересен эпизод со спасением советских кораблей, которые противник пытался запереть в Рижском заливе. Наши моряки за трое суток углубили пролив, ранее считавшийся несудоходным, и провели по нему крейсер «Киров» и другие корабли. Много нового читатель узнает о боевых делах подводников, морских летчиков, флотских минеров, береговых артиллеристов, гидрографов. Волнуют правдивые картины жизни осажденного Ленинграда, самоотверженность и мужество его людей.

Кузнецов Н.Г. Курсом к победе.

Тогда же произошла смена командования Волжской флотилии.
К Д. Д. Рогачеву у меня не было больших претензий. Как уже говорилось, он хорошо проявил себя в начале войны, командуя Пинской флотилией. Заслуживает похвалы и его руководство Волжской флотилией в борьбе за Сталинград. Но Ставка дала флотилии новые сложные задачи. Командующему предстояло в спешном порядке организовать борьбу с [306] немецкими минами на всем протяжении реки от Астрахани до Куйбышева. Мне представлялось целесообразным поручить это более опытному в таком деле адмиралу. Вместе с Роговым думаем над кандидатурами новых командующего и члена Военного совета флотилии. Перебрали много фамилий. Понимали, что нельзя допустить ошибки, уж очень сложные задачи ложатся на флотилию.

Я остановился на контр-адмирале Юрии Александровиче Пантелееве. Знал я его давно, еще по совместной службе на крейсере "Червона Украина". После мы встречались с ним, когда он командовал соединениями кораблей, был начальником штаба Балтийского флота, а в самые трудные для Ленинграда дни возглавлял Ленинградскую военно-морскую базу. После этого он работал в Главном морском штабе. Это был хороший организатор, а главное, ему довелось много работать с гражданскими организациями, и он быстро находил с ними общий язык. А это очень нужно было на Волге, где морякам приходилось работать рука об руку с речниками и местными партийными и советскими органами.

Членом Военного совета флотилии И. В. Рогов предложил назначить капитана 1 ранга Н. П. Зарембо, опытного политработника с Тихого океана.

Доложили Сталину. Он долго выпытывал сведения о каждом. Потом сказал:

— Хорошо. Сами представите их Государственному Комитету Обороны.

Поздно ночью телефонным звонком поднимаем Пантелеева с постели, благо он оказался в Москве. На заседании ГКО чуть не произошло недоразумение. Пантелеева спросили, знает ли он Волгу. Тот ответил, что ни разу там не был.

— Даже в отпуск не плавали по Волге на пароходе?

— Ни разу,— повторил Пантелеев.

Все вопросительно смотрели не столько на Пантелеева, сколько на меня. Я сказал, что адмирал Пантелеев проверен в боях, это очень опытный моряк, а любой моряк с плаванием по реке должен справиться. К тому же его кандидатура уже одобрена Сталиным.

Пантелеева попросили подождать в приемной, а за длинным столом еще некоторое время продолжался спор. Наконец, назначение Юрия Александровича было утверждено. Вопрос о назначении Зарембо решался [307] проще и быстрее.

Уже в машине я объяснил Пантелееву, в чем дело, и объявил о его назначении командующим Волжской военной флотилией.

— Что же вы меня раньше не предупредили?

— Некогда было. Нам и сейчас поспать не придется: приказано утром вылететь в Сталинград.

Журнальный зал | Звезда, 2004 N12 | ВЛАДИМИР ЧУРОВ - Фрагменты повести "Тайна четырех генералов".

Адмирал Юрий Александрович Пантелеев, насколько я его помню, исключительно сдержанный и благовоспитанный профессор и начальник Военно-морской академии, отозвался о Мехлисе так: "По своему опыту это был политработник, человек невоенный, и по моральным качествам весьма ограниченный, самонадеянный и очень неприятный. После встречи с ним в Главном штабе у наркома я стал просто физически его бояться".

Пантелеев Юрий Александрович.

Сын. Пантелеев Олег Юрьевич.

Отец. Пантелеев Александр Петрович.

Василий Бетаки: МЕМУАРЫ.

Лет за семь до моего рождения мои родители поселились в Питере на Моховой 41 в квартире 35. Там жил давний отцовский знакомый по Ростову актёр и режиссёр киностудии "Ленфильм" (тогда ещё «кинофабрики Совкино»), бывший граф, а затем «герой труда», Александр Петрович Пантелеев[1], сын казачьего атамана низовой станицы Елизаветинской и отец впоследствии прославившегося адмирала Юрия Пантелеева, коменданта Кронштадта, командовавшего в блокаду морской обороной Ленинграда.

(Александр Петрович Пантелеев (1874-1948). Киноактёр и режиссёр-постановщик фильмов: «Уплотнение» (по сценарию А. Луначарского – один из первых художественных фильмов советского периода), «Чудотворец», «Отец Серафим», После 1926 года, в эпоху звукового кино, работал, в основном как актёр. Одна из последних его ролей – кузнец Архип в фильме «Дубровский»).

В двадцатых годах в Питере очень активно «уплотняли», и Александр Петрович, не дожидаясь, чтобы в его «буржуйскую»  почти двухсотметровую квартиру ему подселили кого попало, пригласил своего давнего знакомца Павла Бетаки поселиться у него. Отец тогда уже работал художником на той же самой кинофабрике «Совкино», он только что женился на моей будущей матери, и жить им было негде. 

Пантелеев отдал родителям две комнаты из четырех, разместившись в оставшихся двух с женой Анной Алексеевной, домработницей Таней и котом Маркизом. У Тани, впрочем, была собственная каморка около кухни, а в распоряжении Маркиза была вся громадная квартира. Анна Алексеевна была актрисой все на той же кинофабрике, а про Таню знаю только, что была она молода и родом из какой-то новгородской деревни.

Квартира и в самом деле была огромная, наши самые небольшие комнаты были одна 30, а другая почти 20 квадратных метров, а пантелеевские, каждая в три окна, были метров по пятьдесят каждая и расположены анфиладой. К тому же одна из их комнат имела балкон, единственный во всем доме. В общем, мне в этой квартире было весьма вольготно бегать повсюду с собакой. ...

Отец и дядя Саша Пантелеев мною много занимались. Как минимум два-три раза в месяц я ходил с кем-то из них в какой-нибудь музей. Чаще всего в Русский, до которого с Моховой пять минут пешком, или – реже – в Эрмитаж, а иногда и в другие музеи. Они терпеливо отвечали на мои дурацкие вопросы, много рассказывали. У обоих были немалые библиотеки. Так и шла жизнь, с моих четырех лет и до одиннадцати. До войны. ...

У Пантелеевых, хоть это и было в те годы запрещено, под Новый всегда ставилась ёлка, и меня непременно звали ее украшать. Анна Алексеевна знала, как я ждал этого дня. Она была очень добрая, знала множество сказок, зябко куталась в белую шаль, и серый пушистый Маркиз был её котом. А в 35 году она простудилась и умерла от плеврита.

В том же 35 году ёлки официально разрешили, и мы тоже стали ставить ёлку. Праздник родители устраивали на широкую ногу – приходила куча ребятишек со двора и дети родительских знакомых. Александр Петрович наряжался дедом-морозом. Ему не нужна была ни вата, ни парик, так как у него были седые длинные и густые волосы. Только вот бороду ему отец приносил с киностудии. Огромный рост и мхатовский бас дополняли картину. Весьма внушительный был Дед Мороз. И видно сразу – очень добрый. Только никогда не улыбался. Я за все годы, что знал его, ни одной улыбки не видел....

У нас на полках стояли и Всемирная история искусств, и много томов Майн-Рида, и Жюль Верн, и мифы в пересказах Куна, и всякое ещё. А у дяди Саши – Вальтер Скотт, Густав Эмар, Сельма Лагерлеф («Путешествие Нильса с дикими гусями и другие повести»). Всё это было в старинных изданиях с «ятями» и  «ерами»....

 Бывал нередко и мамин кузен С. Я. Маршак, он всегда приносил мне всякие книжки. А ещё иногда приезжал из Павловска загадочный и старый, на мой тогдашний взгляд, художник Конашевич, друг Пантелеева и папин давний знакомый. Его я держал за колдуна и очень любил его сказочные и смешные картинки в разных детских книжках, которые он тоже мне дарил. Иногда они с Маршаком дарили мне одни и те же книжки, и мне приходилось передаривать дубли прямо с дарственными надписями своим приятелям.

...

Дома Пантелеев долго изумлялся, как это отца, показавшего в военкомате бумаги белого корнета, тут же не арестовали! Но отец резонно заметил, что бывших белых в Красной Армии пруд пруди, и что во время сталинского разгрома армии ликвидировали множество красных командиров и комиссаров, а бывших белых, как ни странно, мало  тронули…

...

Я ел крыс, а маме отдавал всю эту нашу жалкую пайку хлеба, мокрого и кислого. Не помогло, конечно.

6 апреля она, прохрипев часа полтора, больше не двигалась. Я сел в кресло и так, не шевельнувшись, сидел.  К вечеру меня в этом неподвижном состоянии обнаружил приехавший из Кронштадта старик Пантелеев. Его сын, адмирал Юрий Пантелеев, командующий морской обороной Ленинграда и начальник штаба Балтфлота, с декабря держал отца при себе в Кронштадте. Но моряки иногда привозили старика на пару часов домой, в квартиру, где кроме нас, оставалась Таня. Это случалось примерно раз в две недели.

Александр Петрович поговорил с провожавшими его моряками, они вызвали по телефону матросов-санитаров, и те увезли труп.

Меня он увёл в свою комнату, Таня дала мне чаю с сухарями, а он начал куда-то названивать: то в Кронштадт, то в какие-то учреждения. В общем, он договорился с каким-то детдомом, чтобы меня туда взяли. И Таня повезла меня на тех же моих саночках через полгорода куда-то на Галерную. ...

Прошло лето 43 года. А как только по радио и в газетах сообщили, что Ростов освобождён, я написал письмо «на деревню бабушке». Кроме неё и тетки Муры с семейством, у меня в Ростове больше никого не осталось.

В октябре по письму бабушки к директорше детдома, меня отпустили в Ростов. Отвезли на вокзал в Горький и посадили на поезд, идущий до Москвы, о чем дирекция дала телеграмму Пантелееву. Пантелеев жил в это время в Москве,  так как его сына перевели из Кронштадта в Москву и назначили главнокомандующим Волжской флотилией.

Я пришел к Пантелеевым прямо с вокзала и по настоянию Александра Петровича прогостил у них неделю. За эту неделю Александр Петрович успел мне показать всю Москву: мы ездили с ним то на метро, то на открытой адмиральской машине с настоящим матросом за рулём… Он же и на вокзал меня проводил, наказав передать привет бабушке, с которой был знаком уже добрых полвека.