Жданов Игорь Николаевич родился 14 августа 1937 года в д. Малое Сытьково Московской области. Жил в Москве. Скончался 15 декабря 2005 года...
Окончил Ленинградское Нахимовское училище в 1955 году, Московский Литературный институт имени Горького. До ЛНВМУ обучался в Нахимовском училище в Риге.
15 декабря 2008 года исполняется 3 года со дня смерти писателя, прозаика, поэта, нахимовца сначала Рижского, затем Ленинградского НВМУ, выпускника 1955 года, автора первой напечатанной повести о нахимоцах "Взморье" Игоря Николаевича Жданова. Выложена для приятного чтения первая художественная повесть о нахимовцах "ВЗМОРЬЕ" писателя и поэта Игоря Жданова (1955г.вып.) Книга описывает жизнь последнего выпуска Рижских нахимовцев, после закрытия РНВМУ переехавших в Ленинград. Быт, учеба, приключения и конечно первая любовь. Книга стала любимой для многих поколений нахимовцев,  и все таки остается неоднозначной, как и все творчество Игоря Жданова. Несомненно одно - каждый нахимовец должен прочесть эту замечательную и важную, на наш взгляд, книгу.




Впервые в жизни я увидел море.
Оно стояло, словно в круглой чаше,
В песчаных бесконечных берегах.
Оно вставало синею стеною –
И было небо продолжением моря
С барашками бегущих облаков.
И может быть, в ту самую минуту
Я начал смутно понимать стихию,
Ее законы и ее права.
Стояло море синею стеною,
И было небо продолженьем моря,
И вечностью дышала синева.

Скачать повесть Игоря жданова "ВЗМОРЬЕ" в pdf одним файлом 

Программа для просмотра DjVu, PDF, tiff файлов STDU Viewer ver 1.2 . Скачать 1.4Mb :
http://www.stdutility.com/download/stduviewer.exe
Новая программ для просмотра документов в djvu, pdf и tiff форматах. Может служить не только для чтения djvu но и как компактная замена Acrobat reader'у

Фрагмент повести Игоря Жданова "ВЗМОРЬЕ".

ЦЕРАТОДУС И ВЕЛИЧКО
Кто-то потряс меня за плечо и потянул за нос. Я спустил ноги с койки, коснулся пятками хо¬лодной травы и опять полез под одеяло. Снова невидимая рука вцепилась в плечо.
— Вот черт,— проворчал я и стал одеваться, не открывая глаз.
Разбудивший меня человек задел за осевой столб палатки — вздрогнул брезент, и глухим гулом отозвались туго натянутые стропы. Потом заскрипел песок под каблуками, и все смолкло.
Я зашнуровал тяжелые ботинки из свиной кожи, которые у нас почему-то назывались «гадами», и окончательно понял, что уже четыре часа утра, что мне пора заступать в караул и, значит, надо будить Толю Замыко, в паре с которым мы сегодня охраняем лагерь.
Не дай бог кому-нибудь будить Толю в четыре часа утра: он брыкается, не просыпаясь, и устраша¬юще рычит. Но я за пять лет постоянного общения с Толей изучил все его повадки и очень спокойно сдернул с него бушлат и одеяло. Толя пытался еще спать минуты две, потом пошарил вокруг, ища исчезнувшее одеяло, и вскочил с удивительной рез¬востью. Я перекинул через плечо влажный ремень карабина, пожелал Толе всего хорошего и вышел из палатки.
Солнце еще не всходило. Между темных стволов сосен, как ртуть, светилась неподвижная река. Где-то в плавнях лениво крякала утка. В конце песчаной линейки, под белым грибком с намалеванными по трафарету якорями, украдкой курил дневальный.
Я пошел прямо к берегу, где у длинных мостков, выдвинутых почти до середины реки, поскрипывали на привязи и терлись бортами многочисленные шлюпки — шестивесельные ялы и десятивесельные гребные катера. Безмолвие, предшествующее появ¬лению солнца, почти ничем не нарушалось. Только один из караульных, присев на задернованный откос, щелкал от скуки затвором карабина, да иногда вы¬плескивалась крупная рыба за стеной высоченных камышей.
Затвором щелкал Цератодус, или, вернее, вице-главный старшина Самохин, один из трех Николае¬вичей нашей выпускной роты. Второй Николаевич — Толя Замыко, третий я. Познакомились мы пять лет назад, когда еще только поступали в нахимовское училище, очень удивились, что наших отцов звали Николаями, и тогда же решили создать «Союз трех Николаевичей». Но «Союз» оказался непрочным: Самохин быстро отдалился от нас с Толей, а потом стал вице-старшиной и немедленно зазнался.
Толя постоянно занят изобретениями. Ему уда¬лось построить вечный двигатель. Этот двигатель работал целый урок, смущая преподавателя физики. Только на перемене, когда все столпились вокруг не¬виданной машины, сверкающей пластмассовым ко¬лесом с наклеенными на него полосками свинцовой бумаги, раздался треск — и чары внезапно рассея¬лись: хитроумно приспособленная резинка, которую Толя по мере ее ослабления незаметно подкручивал, лопнула и щелкнула по носу Самохина.
Цератодусом Самохина прозвали недавно. Раньше Цератодусом, то есть двоякодышащей рыбой, был я, потому что нырял лучше всех в роте. Но однажды на соревнованиях по плаванью я проплыл под водою весь бассейн, высунул голову у поворотного щита и оглянулся: по соседней дорожке плыл Самохин. Он явно не торопился, думая, что я отстал. Не теряя времени, я устремился к финишу. Самохин так уди¬вился, что чуть не пошел ко дну.
Но победу мне не засчитали, потому что половину дистанции я пронырнул. Победу присудили пришед¬шему вторым Самохину — и вся рота долго потеша¬лась над ним и не хотела признавать победителем. Вот тогда-то он и поклялся нырнуть дальше меня и тренировался целый год. На весенних соревнованиях Я прошелся по пирсу, посчитал шлюпки и отпус¬тил с миром обоих караульных, как только на тро¬пинке замаячила грустная фигура Толи, еще не сов¬сем проснувшегося и цепляющего ногами за торча¬щие из земли корневища. Толя положил карабин на сырые доски пирса, встал на четвереньки и оку¬нул голову в воду. Отфыркался и окунул еще два раза. Он преобразился буквально на глазах: взгляд просветлел, а длинное тело вновь приобре¬ло гибкость и хитрую лисью грацию. Он пошевелил облупленным носом и мгновенно принял реше¬ние:
— Идем на камбуз.
— Зачем?
— Надо же совершить обход!
Мы совершили обход, и он увенчался кастрюлей холодной и густой лапши, заправленной консервами. Лапша предназначалась, вероятно, для матросов кадровой команды, которые после отбоя навещали наших смешливых официанток, но почему-то не была съедена.
С лапшой мы покончили быстро: в лагере всегда хотелось есть, даже после обеда. Потом мы обогнули лагерь по лесу и улеглись на краю пирса, вгляды¬ваясь в воду. Солнце уже встало, и в его косых лучах были хорошо видны красноватые водоросли на дне темные спинки мелких рыбешек около свай, облеп¬ленных ярко-зеленой слизью, и зубная щетка, обро¬ненная кем-то во время умывания.
Мы видели, как проплывали в глубине широкие желтоватые линии, как сверкал порой среди водо¬рослей зеркальный бок голавля и как грелись на пес¬чаной отмели пескари.
В шесть часов Толя разбудил дежурного офице¬ра лейтенанта Эльянова и на пирс вернулся с удоч¬кой. Мы стали искать червей, отворачивая большие пласты дерна у самой воды. У Толи был крючок особой конструкции, он чем-то напоминал якорь Холла с поворотными лапами. Толя смастерил крючок из булавки и двух тетрадных скре¬пок.
Я вспомнил, что сегодня к нам в гости должны прийти рыбаки из расположенного неподалеку по¬селка и что вчера на собрании мы постановили пре¬поднести гостям подарок — рыбу, пойманную лично нами. В рыбной ловле принимала участие вся рота. Вчера мы несколько раз протащили бредень по за¬ливчику, в котором стояли наши шлюпки, и поймали три ведра рыбы. Рыбу приходилось долго отыс¬кивать в тине и водорослях, выволоченных на берег бреднем. Сегодня шлюпочные ученья кончатся на час раньше — и весь день, до приезда гостей, ре¬бята будут ловить рыбу удочками. Тому, кто поймает больше всех, начальство вручит приз.
Нет, мы не надеялись поймать больше всех и по¬лучить приз. Мы просто смотрели, как терзает червя¬ка стая мелких рыбок, а крючок Толиной конструк¬ции настороженно ждет, когда появится стоящая до¬быча, и тогда мгновенно разогнутся его колючие пружинки в прожорливой рыбьей пасти. И мы дожда¬лись: из-под досок пирса выскользнуло длинное се¬рое веретено, стая малявок бросилась в заросли и за¬таилась там, червяк исчез, а коричневый поплавок из толстой сосновой коры ринулся в глубину. Толя не дрогнул: он потянул удилище на себя и снова ослабил натяжение лески. Поплавок медленно поворачивался и больше не тонул. Толя поднял удилище: на конце капроновой лески топорщились жалкие остатки крючка особой конструкции.
Когда нас сменили в восемь часов утра, мы пошли спать, но в палатке было душно и пахло сыростью. Тогда Толя предложил отправиться на остров.
Этот островок знали только мы. Он находился на самом краю обширных зарослей камыша. На островке рос небольшой ивовый куст и лежал полуистлевший борт баркаса, видимо занесенный сюда разливом. Добраться до нашего острова можно было только через камыши, по пояс в воде. Да и то нужно знать точное направление, чтобы не провалиться глубже и не увязнуть.
Я захватил на всякий случай большой бинокль, и мы с Толей отправились в путь. Бодрой рысью пере¬секли мы спортплощадку и военный городок, прошли с полкилометра мелколесьем и остановились у края сплошного камышового моря. Здесь торчал из земли обструганный колышек — это мы отметили начало секретной тропы.
Мы быстро разделись, тугие сверточки с одеждой, перетянутые ремнями, перекинули за спину и пошли по пружинящему и хлюпающему ковру из перепле¬тенных корневищ камышей. Сначала вода доходила нам до колен, потом я провалился по грудь и тут уви¬дел, что мы чуть не прозевали «поворотный знак»— пучок камыша, перевязанный грязным бинтом.
Минут через пятнадцать заросли расступились, и мы вышли на песчаный островок, одной стороной примыкающий к плавням, а другой выходящий прямо в реку. Мы легли на песок и осмотрелись: слева от нас камыши образовали залив полукруглой формы. Он перегорожен частоколом шестов — это рыбаки поставили здесь свои верши и сети. Прямо перед нами, по широкой Лиелупе, шел на взморье белый теплоход, и на нем сверкал трубами оркестр.
Толя сказал, что утреннее солнце самое полезное, и мы решили загорать. Целый час мы усердно под¬ставляли солнцу спины и животы, потом купались и обсыпали друг друга песком. Толя жевал сухие, муч¬нистые корневища каких-то водорослей, разбросан¬ных по острову. Мне эти корневища не нравились.
Мимо нас проходили парусные шлюпки, и мы рас¬сматривали их в бинокль. На мачте, установленной на берегу, вблизи лагеря, наконец появился белый флаг с красным крестом в центре. На языке морских сигналов этот флаг означает конец занятий. Потом в небо взлетели еще два одинаковых трехцветных флага — и на всех шлюпках паруса скользнули вниз.
Мы с Толей задремали на солнцепеке, но вскоре нас разбудили негромкие голоса и шлепанье весел по воде.
— Вот они,— сказал кто-то.— Видишь?
— Вижу. Подгребать к камышам?
— Валяй.
Я поднял голову и быстро отполз за куст: прямо передо мной, в центре образованного камышами зали¬ва, покачивался неуклюжий двухместный тузик с сине-белой флюгаркой — знаком нашего училища — на борту. В тузике стоял Ким Величко и рассматривал торчащие из воды верши. У Кима величественная осанка и печать независимого благородства на лице. За эти качества да еще за громкий ровный голос Киму всегда поручают зачитывать приветствия на торжественных вечерах и посылают делегатом на всякие конференции.
Греб Цератодус. Золотые нашивки на его погонах испускали солнечные зайчики. В белых бровях свер¬кали бисеринки пота. Длинные удилища торчали из тузика далеко за кормой.
Я разбудил Толю и зажал ему рот, потому что он начал ругаться. Хорошо еще, что шумели камыши.
— Знаешь,  Ким, по-моему, не  стоит:   ведь это все  же  воровство,— неуверенно  сказал  Цератодус.
— Какое там воровство! Рыба — она ничья, об¬щественная,— отрезал Ким.
— А верши-то небось колхозные?
— Ну и что ж, что колхозные?.. Мы их и не возь¬мем, нам чужого не надо. А рыба все равно государ¬ству пойдет, мы же ее не себе берем.
— Ну ладно... С какой начнем?
— Греби вон к тому шесту, там начало.
Ким разделся и шагнул в камыши, сразу же про¬валившись по грудь. Он с натугой приподнял над водой вершу — золотые лини лениво возились на сетке.
— Сволочи,— прошептал Толя и перевернулся на
спину.— Жаль, карабина нет... Сейчас бы дать холос¬тым.
Фотоаппарат   лучше,— ответил   я.— Засняли бы, а завтра фотогазету-молнию:   «Разбой в камы¬шах» или что-нибудь в этом роде.
— А ну их к черту!.. Давай обратно двинем, как
бы на обед не опоздать.
Мы в последний раз посмотрели, как Цератодус и Ким Величко опустошают верши рыболовецкого кол¬хоза, и углубились в камыши.
— Кому сказать, не поверят,— буркнул Толя, ког¬да мы отошли подальше.— Благородный трепач Ве¬личко и  вице-главный   старшина  Самохин  воруют государственную рыбу.
— А если поставить вопрос на собрании?
— Сначала посмотрим, чем дело кончится.
Мы не поставили вопрос на собрании: нам не хо¬телось, чтоб кто-нибудь еще узнал про наш остров. А кроме того, купаться нам разрешалось только в оп¬ределенном месте, под наблюдением врача и не больше десяти минут. И самое главное — ходить в камышовые плавни было запрещено.
Цератодус и Ким Величко вернулись в лагерь только к ужину, обедом они пожертвовали. Цератодус волочил по песку мокрые брезентовые штаны, туго набитые рыбой, а Ким нес за спиной полутораметро¬вую щуку и еще гирлянду линей на ботиночном шнурке. Из щучьей пасти торчал кусок лески, кото¬рую якобы так и не удалось вытащить.
Конечно, сбежалась вся рота, поднялся страшный крик, стали расспрашивать, на какую насадку лови¬ли. Майор Дубонос ласково потрепал по плечу обоих «счастливцев» и вручил им приз — трехтомник Пуш¬кина.
Конечно, пришел Ваня Руднев со своим «Люби¬телем» и заснял для истории невиданный улов и двух феноменов. Мы с Толей стояли в стороне и посвисты¬вали: Толя высвистывал воинственные куплеты тореадора из «Кармен», а я «Колыму».
- Идите сниматься с нами!— крикнул ребя¬там Ким.— Рыбы на всех хватит, берите в руки по штуке.
Кое-кто пристроился к рыбакам, выставив перед собой поблекших линей. Цератодус двумя руками поднял за голову гигантскую щуку.
— Со щукой снялся бы,— зло сказал Толя,— а с вами не желаю... Понятно?
Тогда многие перестали с нами разговаривать, решив, что мы мелкие завистники.

НАЧАЛЬСТВУ ВИДНЕЕ
Несколько раз мы выходили на стрель¬бище. Сев по-турецки и укрепив винтовки в непод¬вижных станках, смотрели сквозь прорезь прицела на ослепительно белый лист бумаги, приколотый к фанерному щиту. По бумаге двигалась «указка» — небольшой металлический кружок с отверстием в центре.
— Влево!.. Еще чуть левей! Стоп!.. Выстрел! — кричал я Толе Замыко, сидевшему на корточках перед мишенью и двигавшему «указку». Толя выни¬мал из-за уха карандаш и ставил на бумаге точку сквозь дырочку в центре кружка.
Потом мы менялись местами — и все начиналось сначала. Когда нам надоедало это занятие, мы ста¬вили точки просто так, не прицеливаясь, и отдавали листки командиру взвода лейтенанту Эльянову. Он изучал их и делал какие-то пометки в записной книжке.
А ребята лежали на горячем песке, пересыпали его с руки на руку, вылавливали из маленьких воро¬нок муравьиных львов — серых, ничем не приме¬чательных насекомых, напоминавших крупных клопов, и мечтали об ужине.
— Ну, хватит на сегодня,— говорил наконец лей¬тенант Эльянов и вставал, отряхивая черные брюки клеш (где только он ухитрялся их гладить?).— По¬шли на взморье. Винтовки двое отнесут в лагерь. Же¬лающие есть?
Желающие, конечно, есть: это, как всегда, Сережа Куроедов, прозванный Генераторной Хэншой по при¬чинам, о которых я расскажу несколько позже,— толстый, ленивый, вечно жующий на ходу и засы¬пающий в любом положении. Вторым, поколебав¬шись, вызвался сам Цератодус, чтобы лишний раз подчеркнуть свою сознательность. «Жертвую собой во имя товарищей»,— было написано на его лице.
— Зотов, запевай! — кричит лейтенант. Он почему-то считает, что у меня хороший голос. Вероятно, потому, что мои дикие немузыкальные вопли, кото¬рые трудно принять за пение, приводят в чувство са¬мых усталых во время долгого перехода.
                                                                       Счет, счет, счет, счет
                                   Ты веди патронам всем...
ору я на самых высоких тонах. Это Киплинг. Зимой Дубонос отобрал у меня сборник его стихов и строго спросил:
— А знаешь ли ты, что этот человек был певцом империализма?
— Знаю,— ответил я, вздохнув.
— Почему же ты читаешь, что не положено и не предусмотрено списком рекомендованной для девя¬того класса литературы?
— Чтобы побеждать своих врагов, надо изучить их,— брякнул я, думая, что Дубонос споткнется об эту гениальную мысль, как лошадь о бревно. Но он не споткнулся.
— Ну и как?.. Изучил?
— Так точно.
— Вот    и   хорошо.    Значит,    книжечку   можно изъять...
И действительно — изъял. Не посмотрел даже, что на ней штамп училищной библиотеки...
Но тревожная и мужественная песня Киплинга нравится мне гораздо больше любой залихватской походной с обязательным прославлением молодце¬ватого сержанта, усатого старшины и на редкость безликих и глупых девушек, умеющих только крас¬неть и пускаться в пляс.

     Лейтенант Эльянов идет чуть сбоку. Китель он расстегнул, фуражку несет в руке. Я слышу, как он высвистывает припев. Он тоже учился в нахимовском несколько лет назад. Он знает, как болят руки после ночного похода на веслах, как оттягивает плечо ре¬мень карабина на последних километрах марша-брос-«а. Он знает январские бессонные ночи в прокуренной караулке, куда вваливаются время от времени сменившиеся с постов часовые в тулупах и валенках. Знает он и ежедневные строевые занятия по четыре часа подряд в течение двух месяцев, перед парадом. «Ногу! Четче шаг!..» —и летят подковы с тяжелых флотских ботинок, и дрожит от одновременного уда¬ра тысячи ног гранитная набережная Даугавы.
Остров, на котором расположен наш лагерь, на¬ходится в дельте реки. Один его бок омывается Рижским заливом, с другой стороны качает камышо¬вые плавни ленивая заиленная Лиелупе. Остров в длину километров семь-восемь, а в ширину и того меньше — от силы три-четыре километра.
Мы шагаем по сыпучему песку и высохшему на солнце ягелю, лавируя между дюнами, заросшими сосняком. Но вот в лицо повеяло морской прохладой, а между холмами ослепительно белого песка вспыхи¬вает ярко-голубое море. Видно, как кипит полоса при¬боя и белые барашки бегут к берегу. Пронзительно вскрикивает чайка на отмели — и мы как шальные с воем кидаемся к воде.
В нашем распоряжении полчаса — и эти полчаса делают нас счастливыми на весь день. Можно уплыть далеко-далеко, грудью бросаясь на перекатывающие¬ся волны. Можно отдохнуть в море, держась за стек¬лянный шар от рыбацких сетей. Можно нырять и смотреть сквозь воду на песчаное дно, пока в глазах не станет дымно. Вода так прозрачна, что порой ка¬жется, будто плывешь по воздуху. Солнечные блики играют на волнистом песке под слоем воды толщиной в несколько метров. Хорошо!
Однажды во время такого купанья мы с Толей за¬плыли очень далеко. Так далеко, что только по солнцу смогли определить, где берег. Еще на берегу мы в бинокль рассмотрели далеко в море белую веху и рассчитывали отдохнуть, держась за нее. Но веха оказа¬лась плавучей и тонула, стоило лишь за нее ухва титься. Мы поплыли обратно. Ветер с берега и река Лиелупе, впадавшая в Рижский залив в этом месте, объединенными усилиями продержали нас в воде целый час. На берег я выбрался ползком и улегся на мелководье, не в силах пошевелить ни'ногой, ни рукой. Толю вытащили на горячий песок ребята. Лейтенант Эльянов ничем не выдал своего волнения: он построил взвод, приказал всем идти на обед, а сам остался с нами на берегу.
— Еще раз повторится, доложу начальнику учи¬лища. А пока будете купаться только в лягушатнике,— сказал он.
Мы с трудом одевались и не до конца осознали в тот момент весь трагизм положения: в «лягушат¬нике», отгороженном у самого берега реки, глубиной в один метр, плескались, поднимая со дна ил, не уме¬ющие плавать салажонки из младшей шестой роты. Хорошо, что Толя вскоре обнаружил островок в камы¬шовых плавнях.
На зачетных стрельбах мне не повезло: каким-то образом на мушку взобрался муравей, прилип там к смазке и удлинил мушку на целый миллиметр. Все пули пошли ниже черного круга мишени, и хотя мои пробоины были расположены так близко друг от друга, что почти сливались краями, а муравья на мушке я обнаружил сразу же после стрельбы, мне не разрешили пересдать огневую подготовку.
— Надо содержать карабин в чистоте и удалять жирную смазку перед стрельбой,— наставительно сказал лейтенант Эльянов.
Я промолчал: не стану же я рассказывать, что на¬рочно смазал карабин погуще, потому что с утра сеял¬ся мелкий дождик.
В тот же день проводилась военная игра: первый и второй взводы против третьего и четвертого. Коман¬дир роты майор Дубонос был посредником. Третьим и четвертым взводами командовал старший лейтенант Шаповалов, недавно переведенный к нам с ко¬рабля. Ему в помощники дали Цератодуса. А нас лей¬тенант Эльянов увел на другой конец острова и при¬казал занять оборону в оставшихся после войны окопах около рыбацкого поселка. Минут сорок мы углубляли ходы сообщения и распределяли секторы обстрела. Потом сидели и ждали нападения. Но никто на нас не нападал, и Эльянов послал в раз¬ведку меня и Толю Замыко: мы сидели ближе всех к его наблюдательному пункту.
     Мы с Толей сняли бескозырки и отстегнули голубые воротники, чтобы не слишком выделяться в сухопутной обстановке. Сначала мы осторожно крались от дерева к дереву, вдоль лесной дороги, но так и не за¬метили никаких признаков приближения против¬ника. Тогда я послал Толю к Эльянову, а сам пошел прямо по дороге: такая скучная война мне начинала надоедать. Пройдя километра полтора, я свернул в лес и взобрался на высокую гряду песчаных дюн, по¬крытую ковриками сухого мха с проплешинами сыро¬го песка между ними. Я прошелся по гребню и огля¬делся по сторонам: нигде никакого движения. Я слу¬чайно взглянул под ноги и увидел глубокие, вдав¬ленные в песок следы, ведущие к корявой сосне и обрывающиеся около нее. К облезлому стволу был прислонен блестящий новенький карабин. Я взял его и только после этого посмотрел сквозь сучья на макушку сосны: были видны стоптанные каблуки ботинок с наполовину стертыми подковами и черные трубы сильного морского бинокля.
— Ну, слезай, что ли,— нехотя сказал я и присел отдохнуть под сосной.
Мои слова произвели совершенно неожиданный эффект: затрещали сучья, раздался вопль — и рядом со своим лицом я увидел болтающиеся ноги. Бинокль как снаряд просвистел возле моего левого уха и вре¬зался в песок.
— Слезай, уже невысоко,— успокоил я сорвавше¬гося наблюдателя.— Можно и без парашюта.
Дрогнула земля — и передо мной очутился сам Цератодус, заместитель командующего армии про¬тивника.
— Отдай карабин,— сказал он, промокая носовым платком ободранную щеку.
— А еще что?— осведомился я.
— Отдай, говорят!.. Это не по правилам.
— Я вот тебе сейчас покажу правила!
Цератодус попробовал броситься на меня, но я вы¬ставил штык, а на лице изобразил необузданную сви¬репость. Цератодус отступил, и я решил доконать его одним ударом:
— Это тебе не рыбу воровать, вояка!
— Какую рыбу?..
— Государственную, из чужих вершей.
— А ты видел?
— Видел, будь спокоен.
— Ты все врешь... Завидуешь.
— Пойдем, дорогой товарищ, к нашим.  Началь¬ству виднее, кто завидует, а кто ворует. Разберут —не волнуйся.
Цератодус побрел впереди меня,  втянув голову в плечи. Я тащил оба карабина и бинокль. Нет, я не собирался докладывать, что Цератодус воровал рыбу. Мне просто хотелось привести его к Эльянову, сдать с рук на руки, как языка. Ребята обхо¬хочутся.
Занятый этими приятными мыслями, я не следил за направлением, а когда спохватился — уже вече¬рело, сгущались серые, дождливые сумерки. Лес по¬казался мне мрачным и незнакомым.
— Мы не туда идем,— сказал Цератодус.
•— Не твоя забота. Куда поведу, туда и пойдешь. Или спешишь покаяться?
— Ты  вот  что,   Зотов...   Ты  не  говори  никому, ладно? Я сам скажу.
— И как это тебя угораздило?
— Я не хотел... Это Ким Величко придумал.
— Мы с Толей все слышали. И как охмурил он тебя, слышали. А ты и поверил?
— Мне хотелось поверить.
Цератодус опустил голову, и мне вдруг стало жаль его, как тогда, когда он, побив мой рекорд, вы¬нырнул из воды с красными глазами и дрожащими руками.
— Я не скажу про рыбу, можешь быть спокоен. Но дай слово, что не будешь больше связываться с этим Величкой.
- К черту пошлю! — с сердцем сказал Цератодус, и я от полноты чувств вернул ему бинокль. Карабин отдать я не мог:   ведь велись военные действия и Цератодус был моим пленником.
Мы долго блуждали по лесу и нашли правильное направление только по сигналу горна, созывавшему всех на ужин. Когда мы наконец добрались до пала¬ток, рота была выстроена, и Дубонос подводил итоги. Друзья и враги стояли в одном строю. Нас встретили дружным хохотом —и мне ничего не оставалось делать, как рапортовать Дубоносу, что задание лейтенанта Эльянова мной выполнено: язык достав¬лен.
- Перестаньте паясничать! — оборвал меня Ду¬бонос.— Верните вице-главному старшине Самохину оружие и встаньте в строй.  Вас битый час искали по всему лесу... Почему одеты не по форме? Где ваша бескозырка?.. Где воротник?!