«В МОРЯХ МОИ ДОРОГИ...». Верюжский Николай Александрович (Воспоминания нахимовца Рижского Нахимовского Военно-Морского училища в период с 1947 по 1953 годы).

«МАМА, Я ВИДЕЛ СТАЛИНА...»

Под таким заголовком в «Пионерской правде» была опубликована большая почти на всю полосу газеты заметка, которую написал «питон» нашей роты начинающий поэт, писатель и литератор Лёва Окунь - личность среди нас неординарная и, даже можно сказать, легендарная. Его заметка, содержащая очень горячие, эмоциональные и, что самое главное, весьма верноподданнические слова, прославила Лёву не только в училище, но и за его пределами.
Лёва Окунь являлся ленинградским блокадником, был на два-три года старше и выше ростом большинства одноклассников, но среди таких же «питонов», переживших военную блокаду и эвакуацию, как Ободков, Полковников, Думбре, Лебедев и другие из первого взвода, ничем не выделялся...

Вспоминаю один удивительный, можно сказать, анекдотический случай, произошедший с этим спокойным, уравновешенным, сдержанным, без всякого зазнайства от всеобщей популярности на спортивном поприще юношей.
В качестве пояснения скажу, что в первом взводе ребята подобрались что надо: высокие, рослые, сильные, физически хорошо развитые. Немудрено, что офицер-воспитатель первого взвода энергичный и настырный капитан Круглов на своей шлюпке-шестёрке с экипажем из таких крепышей, как например, Толя Полковников, Гарик Каменев, Юра Ободков, Володя Лебедев, Арнольд Думбре, Юра Шаробурко, Лёва Окунь, чаше всего на всех гонках занимали первые или в крайнем случае призовые места, оставляя на вторых и последующих местах опытного и расчётливого командира роты капитан-лейтенанта Штепу, который свою команда формировал из «питонов» второго взвода, пусть не таких высоких, но не уступающих им в других компонентах.
Так вот, однажды ребята из первого взвода поспорили между собой: кто может съесть весь обед полностью за шесть человек, несмотря на то, что кормили нас в летний период ещё лучше, ещё вкуснее, ещё обильнее, чем зимой. Какой-то дурацкий, авантюрный, мальчишеский, не серьёзный спор, не правда ли? И всё-таки этот сногсшибательный спор состоялся...

Сейчас я уже не могу вспомнить при каких обстоятельствах в период 1950 - 1951 учебного года, когда мы были ещё в 3-ей роте, у меня сложились дружеские отношения с Юрой Ободковым, который тогда являлся вице-старшиной первого взвода. Это был крепкий и рослый юноша, да и по возрасту, наверное, года на два-три старше своих одноклассников. Увлечённо занимался в кружке моделирования: мастерил парусники и современные боевые корабли. Весьма успешно тренировался в секции фехтования, участвую в соревнованиях, которые странно назывались: «Бой на рапирах с султанчиками». В то время у нас не было электронной системы определения результатов боя, поэтому каждому участнику на его сетчатую маску сверху прикреплялся бумажный «султанчик», который следовало сбить у своего противника. У Юры это получалось легко и непринуждённо.

Гордился тем, что он питерский. Много и интересно рассказывал о своём родном городе. Иногда вспоминал, как трудно пришлось во время блокады, что каким-то чудом удалось эвакуироваться на Урал, где проживал под Свердловском. Повидал всякого разного: и хорошего, когда многие всё-таки чаще помогали друг другу пережить житейские трудности, особенно им, пацанам-блокадникам, и плохого - детские воровские шайки, картёжный азарт, курение, драки за лидерство. Поработал на заводе подсобным рабочим. Учёбу в школе запустил, и после возвращения в освобождённый Ленинград пришлось ему восстанавливать свои школьные знания. Родители Юры, к счастью, были живы, но жили разными семьями: отец вместе с его младшей сестрой - на Петроградской стороне, а мать с отчимом - на Лиговке.
В училище Юра Ободков поступил на год раньше меня, в 1946 году, в четвёртый класс. Лишний год пребывания в училище, да и некоторая разница в возрасте, что бы там ни говорили, но выделяла этих ребят, первого и второго взводов, особенно по первоначалу в сторону их опытности, уверенности и даже некоторого превосходства в сравнении с нами, третьим и четвёртым взводами. Попытки одних доказать своё преимущество, а других - ни в чём не уступать, всё-таки иногда происходили, которые выражались, например, в стычках и столкновениях с применением подушек или скрученных в тугие жгуты полотенец, когда, главным образом после отбоя, вдруг раздавался боевой клич: «Идём бить первый или второй взвод!» Тогда в коридор с гиком выбегала ватага ребят в длинных ночных рубашках с подушками или полотенцами в руках, где происходило кратковременное, но бескровное побоище. В таких баталиях не было ни победителей, на побеждённых, но каждая сторона считала себя правой: первые думали, что отстояли свои позиции, а другие считали, что они тоже чего-то стоят. До более серьёзного и принципиального противостояния «стенка на стенку», как мне помнится, дело не доходило, если не считать некоторые выяснения отношений в индивидуальном плане, да и они никогда не приобретали большого значения.
К чести наших офицеров-воспитателей и в первую очередь, как я полагаю, командира роты капитан-лейтенанта В.С. Штепа, всячески стремящихся не противопоставлять одних перед другими, создавали нормальную, дружескую обстановку поддержки и взаимного понимания среди нахимовцев всех четырёх взводов.
Задолго до зимних каникул у нас с Юрой Ободковым, в поведении которого, хотя и чувствовалось некоторое покровительство, но без элементов обидного принижения или подавления моей личности, возник случайный разговор о том, что мы могли бы на зимние каникулы поехать вместе в Ленинград. Естественно, я подробно сообщал маме в своих письмах о всех своих делах, в том числе и о приятельских отношениях с Юрой. Переписка с мамой на эту тему у меня была долгой, обстоятельной, подробной и детальной. Мою маму волновало, с одной стороны - не будет ли моё пребывание в чужой семье обременительно, не создаст ли для них дополнительные неудобства и другие житейские трудности, а с другой стороны - вдруг, этот Юра, научит меня чему-нибудь нехорошему, а я ещё такой несамостоятельный, впечатлительный и подверженный всяким негативным явлениям не смогу самостоятельно разобраться и попаду под «дурное» влияние. В конце концов, моей маме пришлось согласиться с моими убедительными доводами, что всё должно пройти без нежелательных последствий.
Так в действительности и произошло. Дополнительных хлопот для семьи Юры Ободкова, а остановились мы на Лиговке, я полагаю, не доставили. Несколько раз посещали его отца на Петроградской стороне. Отец Юры тогда был не в очень хорошем состоянии, страдал от повышенного давления и спасался от этого недуга регулярной процедурой постановки медицинских пиявок. Мы, помню, бегали в аптеку за этими пиявками. Юра, как мне казалось, был одинаково внимателен, заботлив и с сочувствием относился к своим родителям.
Для меня эта поездка в Ленинград была очень интересна и познавательна. Мы не засиживались дома, много ездили по городу, были в театрах, кино, и даже на катке. Погода особо не досаждала: порой было прохладно, даже морозно, но чаще - оттепель, а в некоторые дни шёл приятный новогодний снежок. У меня до сей поры, остались замечательные воспоминания о зимнем Ленинграде и в целом об этих каникулах. Большое спасибо Юре Ободкову и его родителям за их внимание и заботу.
После окончания Нахимовского училища наши пути с Юрой Ободковым разошлись. Он, естественно, как и большинство наших выпускников, был направлен в Ленинград, в Первое Балтийское ВВМУ Подводного Плавания, а я оказался в Севастополе. Мы долгое время поддерживали переписку. Во время обучения на втором или третьем курсе письма от Юры перестали приходить. А вскоре окольными путями, через третьих лиц, я узнал, что Юру Ободкова отчислили из училища и направили служить матросом в Палдиски, где в Учебном отряде готовились специалисты для подводного флота срочной службы. Годы учёбы и службы в училище тогда в срок действительной срочной службы в воспитательных целях не засчитывали, а на флоте в те годы служили по пять лет. Вот такой был военно-морской беспредел.
Вспоминаю, что в начале 1950-х годов при очередном перемещении руководящего состава ВМУЗ’ов вместо строгого, но придерживающегося умеренных репрессивных мер Богденко был назначен совершенно безудержный самодур Кучеров, в период правления которого начались нещадные и многочисленные отчисления курсантов из всех военно-морских училищ. В досужих флотских кругах тогда вспоминали некогда имевшие место разговоры о том, что, якобы, в своё время при обсуждении кандидатур для назначения на одну из высоких должностей в аппарате Военно-Морского флота между И.С.Исаковым и С.Г.Кучеровым, Сталин, не очень высоко оценивая умственные способности и деловые качества одного из них, заявил, не называя фамилии, что, дескать, пусть лучше командует «безногий», чем «безголовый». Но для всех было ясно, что речь идёт о «безголовом» С.Г.Кучерове, поскольку у И.С.Исакова была ампутирована нога.
Жесточайшее и безжалостное руководство ВМУЗ’ами со стороны Кучерова оставило в курсантской памяти весьма печальный след. Вероятней всего, в такую беспощадную, бесчеловечную и жестокую обработку попал и Юра Ободков, которая, возможно, отрицательно сказалась на судьбе хорошего человека.