«В МОРЯХ МОИ ДОРОГИ...». Верюжский Николай Александрович (Воспоминания нахимовца Рижского Нахимовского Военно-Морского училища в период с 1947 по 1953 годы).

«МАМА, Я ВИДЕЛ СТАЛИНА...»

Под таким заголовком в «Пионерской правде» была опубликована большая почти на всю полосу газеты заметка, которую написал «питон» нашей роты начинающий поэт, писатель и литератор Лёва Окунь - личность среди нас неординарная и, даже можно сказать, легендарная. Его заметка, содержащая очень горячие, эмоциональные и, что самое главное, весьма верноподданнические слова, прославила Лёву не только в училище, но и за его пределами.
Лёва Окунь являлся ленинградским блокадником, был на два-три года старше и выше ростом большинства одноклассников, но среди таких же «питонов», переживших военную блокаду и эвакуацию, как Ободков, Полковников, Думбре, Лебедев и другие из первого взвода, ничем не выделялся. В индивидуальном отношении с каждым учебным годом он постепенно сам стал себя отдалять от коллектива. Едва-едва появившаяся литературная популярность, как гнилой червь в спелом яблоке, постепенно подтачивала его изнутри, заставляя менять убеждения, взгляды и планы на дальнейшую службу морского офицера-подводника, на которую нас целенаправленно готовили.
До поры до времени Лёва был в авторитете среди «питонов» и уважаем командованием училища. Он писал стихи, пьесы, рассказы, некоторые из них даже публиковались в газетах и журналах. Помню, одна его пьеса-памфлет, разоблачавшая агрессивную сущность американского империализма, была разыграна на сцене училища нашей самодеятельностью на ротном вечере, а потом неоднократно повторялась на других мероприятиях.
Каждую нашу поездку в Москву для участия в параде он использовал в своих личных устремлениях с далеко идущими целями, добиваясь аудиенций с кем-либо из весьма известных тогда наших поэтов и писателей. Лёва с большим интересом в очередной раз рассказывал с какими ухищрениями ему удавалось встретиться, как правило, в непосредственной домашней обстановке с детским поэтом добродушным и весёлым, но болезненным на вид С.Я.Маршаком (1887- 1964), автором «Дяди Стёпы» и других детских стихов, но уже важным и недоступным для общения из-за соавторства вместе с Г.А.Эль-Регистаном к словам Гимна СССР сухопарым и заикающимся С.В.Михалковым (1913г.р.), автором широко известных поэм «Страна Муравия» и особенно «Василий Тёркин» озабоченным и вечно занятым А.Т.Твардовским (1910 - 1971).
Но наиболее Лёва гордился тем, что ему удалось пробиться к самому К.М.Симонову (1915- 1971) - наиболее популярному и любимому поэту, чьи стихи тогда были практически на слуху каждого: и молодого, и пожилого, и военного, и гражданского, и мужчины, и женщины.
Преодолевая все заградительные препоны в виде сторожей, секретарей и ещё не очень тогда глухой охраны, Лёва настоятельно аргументировал свои желания добиться конфиденциальной беседы с целью показать мэтрам свои литературные опусы и заручиться поддержкой в виде письменных рекомендаций в его неоспоримом таланте к литературной деятельности. Ну разве можно было отмахнуться или оставить без отеческого внимания настойчивого нахимовца, хотя и юного, но энергичного, пробивного, и, возможно, будущего литературного гения? Лёве назначали время приёма, терпеливо знакомились с его творчеством, выслушивали просьбы, наставительно беседовали и даже давали письменные рекомендации, отмечая как недостатки, так и давая пожелания на возможный будущий поэтический успех.
Лёва, помню, красочно и заинтересованно рассказывал, как он попал в семью Симоновых и живьём увидел в непосредственной домашней обстановке очаровательную актрису Валентину Серову, сидящую на диване, поджав ноги, и Константина Симонова, который расположился вблизи жены верхом на стуле, опираясь руками на его спинку. Они о чём-то оживлённо беседовали и, как запомнил Лёва, с лица Серовой не сходила прекрасная и хорошо всем знакомая по фильмам улыбка, а Симонов, оказавшись спиной к вошедшему, более чем энергично продолжал давно начатый разговор, в котором звучала какая-то досада или обида, от чего буква «Р» в его словах ещё более глиссировала. Наконец, Серова подозвала к себе маленького сына Алёшу, игравшего тут же рядом, и они перешли в другую комнату.
Рассказывая об этом событии, Лёва вожделенно мечтал, что, когда он повзрослеет, непременно взлетит на литературный олимп и станет известным поэтом, тогда обязательно женится на артистке, сыгравшей девочку-дрессировщицу Лидочку в фильме «Слон и верёвочка» (1946), а затем прилежную школьницу Марусю из кинофильма «Первоклассница» (1948), Наташе Защипиной, которая к тому времени, без всяких сомнений, тоже станет популярнейшей кинозвездой.
Однако грандиозные планы Лёвы оказались эфемерны, как и построение коммунизма в отдельно взятой стране.
Лёва твёрдо и решительно заявил, что в Высшее военно-морское училище он поступать не намерен и офицером-подводником никогда не будет. Путь его лежит только в Литературный институт имени А.М.Горького, куда его непременно примут при наличии веских и убедительных рекомендаций известнейших писателей и поэтов. Никакие убеждения не действовали. Конфликт разразился не шуточный. Командование училища (начальником училища к тому времени вместо Безпальчева стал Цветков) никоим образом не хотело идти на уступки, хотя с другими поступали иначе, с пониманием сложившейся ситуации. Так, например, Игорь Яковлев и Володя Ханженков с рекомендацией от училища поступили в трудно доступный для большинства Московский институт международных отношений. Правда, их преимущество было в том, что они закончили училище с золотой медалью. Это давало право выбора военного училища для продолжения учёбы, но не гражданского института. Ведь такой выбор сделали другие наши медалисты, например, Толя Швыгин решил продолжить обучение в Высшем Военно-морском училище имени М.В.Фрунзе, а Коля Лавренчук, ставший в последствии профессором, выбрал Высшее Военно-морское инженерное училище имени Ф.Э.Дзержинского.
С Лёвой - первым нашим борцом, как он считал, за справедливость и за право иметь личное мнение, на мой взгляд, жестоко расправились: сначала исключили из комсомола, а затем вообще выгнали из училища, не предоставив даже возможности закончить десять классов и получить аттестат зрелости.
Приблизительно, через десять лет после этих событий, мне довелось быть в Ленинграде (я тогда, находясь в звании старшего лейтенанта, учился на офицерских курсах при ВВМУРЭ имени А.С.Попова). Однажды на Невском проспекте я повстречался с Лёвой, мы узнали друг друга, и он совершенно для меня бесцеремонно вместо приветствия с полувопросительным возгласом: «Всё ещё служишь?» сдёрнул с меня фуражку в злорадной надежде увидеть мою голову, облезлую от радиации. Убедившись, что с головой у меня всё в порядке, он разочарованно обмяк, даже как-то по-стариковски ссутулился и показался не таким рослым, как прежде. Я не обиделся на его действия, а даже наоборот, мне стало как-то неловко за Лёву. Мне, однако, интересно было спросить о его успехах на литературном поприще. Он замялся, и с большой неохотой и даже с нескрываемой обидой отвечал на мои вопросы. Встреча была очень непродолжительной: по его торопливому поведению чувствовалось, что от тяготится рассказывать, как раньше витиевато, складно, образно, забавно и интересно. Тем не менее, я узнал, что на получение аттестата зрелости у него ушло почти два года. Литературный институт закончил весьма прилично, но в последнее время, с сожалением заметил Лёва, что все музы Евтория и Каллиопа, Талия и Эрато слишком редко посещают его когда-то богатое воображение, поэтому вместо панегирических и любовных стихов, одических и эпических поэм он переключился на написание едких критических рецензий и разоблачительных статей. Бездарей, как он выразился, вокруг полно, а ведь хочется пожить в своё удовольствие. Вместо мифологических муз, как заметил Лёва, пошловато оживляясь, что чаще ему приходится пользоваться услугами местных любительниц поэзии, недостатка в которых он не испытывает. Но вдруг прервав своё повествование чуть ли не на полуслове, Лёва развернулся и, не прощаясь, стал удаляться от меня, скрываясь в оживлённой толпе Невского проспекта. Больше мне с ним не приходилось ни встречаться, ни слышать о его деятельности. Ещё лет через двадцать, однако, стало известно, что Лёва Окунь скончался. Безусловно, обладая определённым творческим потенциалом, он добровольно отказался от карьеры военного моряка, но так и не смог проявить себя в желаемой для себя литературной области, например, как это удалось учившемуся тогда в младшей роте Игорю Жданову, который, будучи военно-морским офицером, зарекомендовал себя достаточно известным и популярным среди моряков писателем.

Рижское Нахимовское военно-морское училище. Сборник материалов о встрече выпускников по случаю 60-летия основания училища. 3 декабря 2005 г. Составители: Г.Г. Лойкканен, М.Д. Агронский. СПб.: "НПП "Система", 2006.

ОНИ НЕ ДОЖИЛИ ДО ЮБИЛЕЯ 3 декабря 2005 года

Выпускники РНВМУ 1953 года

10. Окунь Лев Лазаревич

«ИНТЕРЕСНАЯ ВСТРЕЧА»

Народный писатель Латвии Вилис Лацис в гостях у нахимовцев

«Советская молодежь» 2 октября 1949 г.

Ежегодно в Рижском Нахимовском училище проводятся читательские конференции, на которых обсуждаются лучшие произведения советской литературы. 30 сентября в училище состоялась первая в новом учебном году конференция, посвященная роману В. Лациса «Буря». В гости к нахимовцам приехал автор романа лауреат Сталинской премии народный писатель Латвии Вилис Лацис.
В просторном клубе училища собрались воспитанники старших классов, офицеры, преподаватели.
Начальник цикла русского языка и литературы майор Сапиро во вступительном слове рассказал о росте литературы народов всех братских республик великого Советского Союза. Потом выступали воспитанники.
- Вступая в жизнь, советские юноши и девушки ищут и находят любимых героев в лучших произведениях советской литературы, - говорит воспитанник Л.Д. Окунь. - Для одних это Воропаев из романа Павленко «Счастье», для других - Батманов из произведения Ажаева «Далеко от Москвы». Для многих из нас любимым героем стал Андрей Силениек, коммунист, подпольщик, верный сын латышского народа...