«В МОРЯХ МОИ ДОРОГИ...». Верюжский Николай Александрович (Воспоминания нахимовца Рижского Нахимовского Военно-Морского училища в период с 1947 по 1953 годы).

Более подробно расскажу о молодых годах нахимовца Вити Кулагина, потомственного кубанского казака, сильно мечтавшего о море, но в итоге так и несостоявшегося моряка. Серьёзного и целеустремлённого мальчика я приметил ещё в начальный организационный период, но ближе познакомились и подружились, когда мы почти одинаковые по росту оказались вместе в четвёртом взводе. Витя Кулагин приехал из большой станицы Тихорецкой Краснодарского края, где проживали по-прежнему хранящая и придерживающаяся казацких традиций его многочисленная родня, правда, значительно поредевшие ряды которой унесла беспощадная и жестокая война. Отъезд в далёкую Ригу и успешное поступление на учёбу можно считать смелым и решительным его поступком. Особенно, как рассказывал Витя, отсутствие сына в семье трудней всего переносила его мама и очень по этому поводу переживала. Наверное, материнское волнение сказывалось, порой, на настроение Вити. Однако он старался не расслабляться, учился очень хорошо, был дисциплинированный, всегда опрятный, аккуратный, подтянутый.

Каждую осень в первые дни начала учебного года в нашем спортивном городке, где после уроков большинство «питонов», играя в различные спортивные игры, проводило свободное время, появлялся, на первый взгляд казавшийся странным, средних лет невысокого роста в гражданской одежде мужчина с мандолиной в руках. Устроившись на свободной лавочке, он подзывал к себе ребят и, не давая никаких объяснений, предлагал каждому, кто как умеет, проявить старание и потренькать на струнах принесённой с собой мандолины. Удивлённые таким необычным предложениям наиболее смелые брали в правую руку медиатор, а в левую зажимали гриф мандолины, которую размещали себе на коленях. После нескольких неумелых движений медиатором по струнам, которые издавали странные отрывистые звуки, мужчина, внимательно всматривался в действия очередного испытуемого и некоторых из них просил остаться для дальнейшей беседы с ним. Как потом нам всем стало ясно  это был руководитель нашего музыкального кружка, в который он отбирал таким добровольно-принудительным способом. Наш училищный сводный струнный оркестр насчитывал несколько десятков участников, в котором занимались нахимовцы старших и младших классов, регулярно выступал в училище и даже записывался на рижском радио. Благодаря терпеливой и поистине фанатичной работе руководителя оркестра многие «питоны» научились играть на различных струнных инструментах.

Это я вспоминаю для того, чтобы рассказать о том, как я и Витя Кулагин оказались в музыкальном кружке и что, в конечном итоге, из этого получилось. Меня с самого начала не интересовала игра ни на мандолине, ни на балалайке, ни на каком другом струнном инструменте, даже  на гитаре, хотя последний вариант был наиболее предпочтительный. Что же делать? Перед глазами всегда был наглядный пример Вити Бабурина с его неизменными, проникновенными, задумчивыми и немного печальными по мотиву «маньчжурскими сопками» и «амурскими волнами». Желание научиться игре на музыкальных инструментах у меня с Витей Кулагиным взяло верх и мы однажды, предварительно договорившись, пришли на занятия и обратились к руководителю кружка со своей просьбой. Нескрываемой радости его не было предела: надо же, ребята пришли добровольно, по собственной инициативе! Он тут же вручил нам в руки по мандолине и по балалайке, заставив на них поиграть, как умеем, чтобы посмотреть на работу рук. Однако мы робко отказались от таких экспериментов и высказали желание научиться играть ни больше ни меньше, как умеет Витя Бабурин. Ясное дело, что такие наши требования были явно завышенные, но он не стал отказывать, сказав, что для начала надо научиться музыкальной грамоте. Несколько занятий у нас ушло на изучение названий нот, их написаний, продолжительности звучания, тональности и ещё какой-то ерундистики, от которой становилось муторно, нудно и непонятно. Я уже стал подумывать, что пора переходить в какую-нибудь спортивную секцию, что в конечном итоге и произошло.

Но вот однажды наш руководитель на занятия принёс для нас два маленьких, всего лишь на две или три октавы, красивых, ярких и, что самое главное, вполне лёгких и удобных аккордеона. Увидев такую прелесть, всякое желание куда-либо переходить на время отпало. Два учебных года мы с Витей Кулагиным настойчиво и целеустремлённо «пиликали» на аккордеонах, наивно полагая, что количество затраченного времени рано или поздно перейдёт в качество нашей игры на музыкальном инструменте. Мы очень старались, но выучили за всё время только одну мелодию русской народной песни на слова поэта А.Ф.Мерзлякова «Среди долины ровныя..», как её объявляли, предваряя наши выступления на ротных вечерах перед полным залом нахимовцев, преподавателей, офицеров-воспитателей, училищного начальства и, конечно же, приглашённых гражданских лиц, среди которых преобладали очень заинтересованные лица  девочки школьного возраста. Первый раз выйти на ярко освещённую сцену, перед взглядами в большинстве своём внимательных, сочувствующих, поддерживающих сотен глаз было жуть как страшно. Хотя в нашем репертуаре была только одна мелодия да и та исполнялась без аккордного сопровождения, выглядело всё это, как я сейчас понимаю, весьма примитивно в сравнении с виртуозными переливами «Амурских волн», исполняемых на баяне Витей Бабуриным. Тем не менее, нам тоже доставались аплодисменты, наверное, за смелость, старание и терпение.

К сожалению, наш замечательный, так органично смотревшийся дуэт, к сожалению, вскоре распался. Витя Кулагин без всяких предварительных согласований с командованием училища не возвратился из очередного каникулярного отпуска. Мне не известно, как его мама объясняла начальству своё запретительное решение на возвращение сына в училище, где у него всё складывалось как нельзя лучше. Через некоторое время я получил с Кубани от Вити письмо, в котором он, переживая случившееся, сообщал, что он не смог противостоять строгому запрету мамы уезжать из дома. У казаков, надо полагать, свои законы.

В течение нескольких лет редкими письмами мы поддерживали связь друг с другом, обмениваясь своими обыденными новостями. После окончания Нахимовского училища я его известил, что хотя меня распределили в Севастополь, но я по-прежнему остался нахимовцем, потому что учусь в ЧВВМУ имени П.С.Нахимова.

После продолжительного многомесячного молчания вдруг получаю, к своему недоумению, из Ленинграда от Вити Кулагина восторженное и радостное письмо с его фотографией в курсантской форме. Вот это да! Читаю и удивляюсь. Витя с большим воодушевлением сообщает, что, успешно поступив в Высшее Мореходное училище имени С.О.Макарова, пытается всё-таки реализовать свою заветную мечту стать моряком. Я искренне за него порадовался, о чём тут же красочно отписал ему, как мы в скором времени будем бороздить моря и океаны, что наши морские пути, наверняка, не раз пересекутся.
Прошло несколько месяцев, но писем от Вити не поступало. Ну думаю  грызёт гранит наук. С его-то настойчивостью, терпением и прилежанием  всё время, наверняка, отдаёт занятиям, поэтому и переписку вести некогда. Но вот однажды получаю странный конверт: почерк, похоже, Вити Кулагина, но адрес почему-то воинской части. Прочитал письмо и не поверил своим глазам: в письме фотография Вити, но другая  он похудевший, осунувшийся в солдатской форме. Что случилось, в чём дело?

Оказывается, как явствовало из его письма, группа курсантов «мореходки», в числе которых находился и Витя Кулагин, по случаю успешного поступления решили с размахом отметить это торжество не где-нибудь, а в фешенебельном ресторане гостиницы «Астория». За свою долгую историю эта гостиница видела и не такое, но тогда тоже были разбиты зеркала, витражи, поломана мебель в ходе произошедшей грандиозной драки, зачинщиками которой признали молодых моряков. Разбирательство шло долго, но подробности мне не известны. В итоге, узнаю, что Витя Кулагин вместе с другими восемью курсантами «макаровки» оказался отчисленным из училища и направлен в военно-строительные войска. Вялая переписка между нами продолжалась некоторое время. У Вити менялись номера воинских частей и постепенно связь прекратилась. У меня же был на тот момент его домашний адрес на Кубани, а у него мой  московский. Наверное, мне надо было тогда быть более внимательным и морально поддержать в трудную минуту своего «питонского» друга, но из-за повседневной суеты я этого не сделал. Вот так я потерял своего хорошего приятеля и друга. Я чувствую свою вину перед Витей Кулагины и прошу прощения...

Поскольку разговор перешёл на женскую тему, то, как бы к слову скажу, что у меня не было постоянных встреч и дружеских отношений с девочками, хотя и были общие знакомые. Например, в период своих занятий на аккордеоне приходилось общаться с представительницами нашего танцевального кружка. Помню были сестрички Верховские. Одна из них, что постарше, была очень миленькая, весёлая, игривая всегда на виду и, видимо, тем самым обращала на себя внимание и имела большой успех у «питонов», в том числе из старших классов. Другая, хотя и помладше, и потише, но тоже хорошенькая не участвовала в танцевальной группе, зато часто сопровождала старшую сестру на занятия, обычно простаивая за кулисами сцены, в терпеливом ожидании завершения занятий. Нам с Витей Кулагиным вместе со своими аккордеонами тоже много времени приходилось проводить в закулисных рабочих помещениях, тренируясь и готовясь к своим выступлениям.