Система.RU :: Просмотр темы - Всем! Всем! Всем! Посвящение Курсантам - Кировцам! 28.01.2006.

Добавлено: Сб Янв 28, 2006 16:20  Заголовок сообщения:  Всем! Всем! Всем! Посвящение Курсантам - Кировцам! муз. и стихи кап.3 ранга Михаил Нужа
исполнители ВИА "Бриз"(1987-1992)
состав: кап. 2 ранга Габриэлян, кап. 3 ранга Нужа курсанты: Теминдаров, Алпатов, Греков, Ешманский, Сериков, Хохлов

1 куплет

Когда отслужишь ты мой друг немало
И вкусишь флотской жизни хоть чуть-чуть,
Ты не забудь те стены, где берет начало
Твоя судьба морская - офицерский путь.

Припев:
Училище - твой дом, твои друзья,
Твои уроки вспоминаю я,
И вместе, и когда совсем один,
И в радость, и когда судьбой гоним.

2 куплет

Героев вспоминало ты не мало,
Краснознаменным стало ведь не зря.
И в 41-м под Москвой гвардейской стала
Бригада из Курсантов - Кировцев в те дни войны тогда.

Припев:

3 куплет

Когда отслужишь ты мой друг немало
И вкусишь флотской жизни хоть чуть-чуть,
Не забывай училище, что домом стало,
Ты приезжай и поклонись ему когда-нибудь.

Поднимем бокалы за наше Училище и не будем забывать
лучшие годы, прожитые в его стенах! Ура! Ура! Ура!
Отец.

Воспоминания командира С-256 (часть 1,2). Капитан I ранга Н.А. Теминдаров. ПЕРВЫЙ ПЕРЕХОД СЕВЕРНЫМ МОРСКИМ ПУТЕМ. Военно-технический альманах «Тайфун» №5/1999 (17).

Мы начали движение 25 июля 1957 г. День выдался чудесный теплый и солнечный. Настроение у всех было приподнятое, бодрое, и корабли один за другим, в порядке походных номеров, вытянувшись в довольно длинную кильватерную колонну, вышли из Кольского залива в открытое Баренцево море.

Оно и летом часто бывает штормовым, но в тот день было на редкость спокойным и сверкало тысячами ослепительных бликов на зеркальной, словно загустевшей своей глади. До Диксона прошли мы спокойно, почти по чистой воде, только вблизи Новой Земли, при входе в пролив Югорский Шар, попадались отдельные мелкие льдины. У Диксона, в ожидании улучшения ледовой обстановки, простояли почти до конца августа, только в последних числах, 27-28-го, мы сделали еще один небольшой бросок ближе ко льдам и стали на якорь в б. Бирули (архипелаг Норденшельда).

Пролив Вилькицкого пошли без особых трудностей, а вот в Восточно-Сибирском море, после прохода траверза м. Челюскина, приблизились к сплошному тяжелому льду. Начали попадаться большие ледяные поля, состоявшие из тяжелого многолетнего льда, которые приходилось с трудом обходить с помощью ледоколов. Иногда на горизонте, в восточной части, были видны небольшие айсберги - словно караван сказочных судов причудливых форм. В районе м. Марии Прончищевой попали в зону сжатия льдов, и все корабли застряли. Даже ледоколы двигались с трудом. Сопровождали нас на этом участке пути два мощных для того времени ледокола - "Красин" и "Сибиряков".

В этом районе мы более двух суток простояли без хода, зажатые льдами. За это время нас сносило не по пути нашего хода, а наоборот - назад, на северо-запад. Потом ледоколы начали выводить каждую ПЛ из зоны сжатия на разреженный лёд поодиночке. Так прошел ещё целый день, пока нас всех собрали и построили в ордер. При следовании за ледоколом приходилось поработать и самим лодкам. Пока выбрались в просветы чистой воды, корабли получили не одну вмятину в корпусах и даже пробоины в лёгком корпусе.

Во время стоянки нашей во льдах, без движения, мы наблюдали случай попыток выхода отдельных, наиболее смелых моржей прямо на корму ПЛ. При осмотре горизонта в перископ для определения места корабля я как-то обнаружил и впервые увидел белых медведей на большом ледяном поле. Их было трое - видимо, семья. Они спокойно, цепочкой шли по ледяному полю. Последний временами забавно поднимал вверх свою длинную, острую морду и оглядывался назад, на нас. Потом я заметил, как этот последний, крупный медведь, может быть, медведица, довольно ловко, как человек, поддал лапой под зад впереди идущему малышу, после чего все трое на глазах стали быстро удаляться.

А мы довольно бодро продвигаемся дальше на Восток. ЭОН-57 командовал опытный полярный моряк, капитан 1 ранга Тёмин. Он умело выбирал маршрут, грамотно используя данные ледовой разведки. Но и командирам застрявших лодок от него иногда доставалось.

По каравану была установлена открытая громкоговорящая связь на УКВ. И вот как-то раз все мы слышим зычный голос Тёмина: "Морозов! (это командир одной из ПЛ, задержавшейся во льдах). Что ты там ползаешь, как блоха по мокрому пузу? Давай подтянись! Не отставай!"

Район дельты реки Лена прошли без больших затруднений, повернули на юг и шли ближе к берегу, где лёд более разрежен.

В 20-х числах сентября вышли в море Лаптевых. Оставались последние, восточные ворота Арктики - пролив Лонга. По данным авиаразведки, пролив пока был открыт. Проскочить бы скорей! Пролив прошли без задержки, лишь у м. Шмидта встретился многолетний, паковый лёд, но он был сильно разрежен и не очень нам мешал. 23 сентября прошли пролив Лонга. На кораблях прокричали "Ура!". Северный морской путь пройден! Теперь уже ничено не задержит нас, и никакой зимовки в Заполярье не будет.

Когда вошли в Берингов пролив, над нами начали летать американские самолёты-разведчики. Чаще всего это были противолодочные самолёты типа "Neptune". Нас удивляло их нахальство и наглость. Летали они близко и на малой высоте - иногда так, что четко были видны в кабинах их пилоты. И ещё удивляла их осведомленность. У двух командиров был день рождения. Так американский разведчик открыто, в нашей УКВ-радиосети, поздравил этих командиров, персонально назвав их по имени и отчеству, и даже сбросил с буйком на воду подарки, которые, конечно, никто не подобрал - по приказанию флагмана мы увеличили ход.

Утром 26 сентября мы вошли в б. Провидения и стали на якорь. Это хорошо укрытая от всех ветров, очень удобная бухта, но замерзающая. Когда мы входили, в ней еще плавал мелкий разреженный лёд. Там простояли почти целую неделю в ожидании отставших надводных кораблей, тем временем проводя мелкий ремонт и пополение запасов.

Числа 5-го, наконец-то, двинулись дальше на юг, к Петропавловску-Камчатскому. Там простояли не более 2-3 суток. ПБ "Аякс" с шестью ПЛ остались в б. Крашепинникова, а остальные лодки и ПБ "Бахмут" двинулись дальше, теперь уже на юго-запад. В Охотском море штормило, и нас изрядно поболтало на крутых волнах от свежего осеннего ветра.

Перед подходом к пр. Лаперуза от нашего каравана отделились еще 4 ПЛ, которые пошли, кажется, в Магадан. Потом, уже в Японском море, еще 3 лодки ушли в б. Владимира, а остальные 6 ПЛ и ПБ "Бахмут" следовали в б. Улисс и как 19-я БПЛ вошли в состав 6-й эскадры ПЛ ТОФ.

СЛУЖБА НА ТОФ И НОВЫЕ НАЗНАЧЕНИЯ. Военно-технический альманах «Тайфун» №6/1999 (18).

Закончился наш трудовой переход с Северного на Тихоокеанский флот.

Потом потянулись дни и месяцы службы с выполнением снова полного курса задач и вступлением корабля в состав 1-й линии. И по этому переходу мне вспоминается один поучительный случай в поведении нашего командира капитан-лейтенанта А. Донаконяна.

Он был по природе своей как-то хитроват и осторожен и умел уклоняться от работ и нарядов, связанных для него с каким-либо беспокойством и риском. Среди матросов о нем ходила такая поговорка: "Самый главный из армян - Микоян, самый храбрый из армян - Баграмян, самый хитрый из армян - наш Артём Довиконян". Он сам знал об этой шутливой поговорке и спокойно к этому относился. Но мне же запомнилось другая, не совсем командирская его черта.

В конце 1958 г. нашей С-288 командование поручило стрельбу боевой торпедой для проверки их надежности - так делалось в те годы на каждом флоте почти каждый год. Выгрузили мы все свои торпеды, погрузили одну боевую у пирса на м. Эгершельда, и на следующий день должны были отстрелять её в районе безлюдного о. Карамзина, по северному его мысу.

Командир наш целый день был суетлив и озабочен. Вначале он, кажется, сделал попытку уклониться от этой задачи, по комбриг - капитан 1 ранга Попов - был непреклонен, всё уже запланировано штабом флота. Стало известно, что на корабле обеспечения будет сам командующий ТОФ адмирал В.А. Фокин - очень уважаемый тогда командующий. Он знал и помнил всех командиров кораблей по имени и отчеству и, как правило, лично провожал каждый корабль в автономное плавание и на боевую службу, и лично их встречал из похода.

Итак, утром следующего дня мы вышли в море, заняли своё место в небольшом полигоне севернее о. Карамзина, легли в дрейф и стали ждать прибытия корабля обеспечения. Погода стояла хорошая. По приказанию командира я уточнил своё место в районе, рассчитал курс и время движения до точки залпа заданной скоростью и все доложил командиру. Прибыл корабль обеспечения - опрятный ЭМ пр. 30бнс под флагом командующего флотом, произвели обмен опознавательными и позывными по семафору. Мы запросили разрешение на погружение и выполнение задачи. После получения квитанции (подтверждения), перед погружением, я ещё раз уточнил своё место и расчеты.

Погрузились на перископную глубину (8 м) и начали движение в точку стрельбы малым ходом (4 уз.). Командир занял свое место в боевой рубке у командирского перископа. Мне было приказано стоять у зенитного перископа и постоянно уточнять курс и время движения до точки стрельбы торпедой. Я заблаговременно зарядил фотоаппарат зенитного перископа, чтобы сфотографировать момент взрыва торпеды. Командир объявил: "Боевая тревого, торпедная атака!" и дал команду в 1 отсек: "ТА №1 приготовить к стрельбе боевой торпедой!" По голосу командира чувствовалось, как он взволнован, да и все мы, пожалуй, волновались - ведь не каждый день и не каждому приходится стрелять настоящей боевой торпедой.

Командир приказал мне докладывать время хода до точки залпа через каждую минуту. Он стал метаться между боевой рубкой и ЦП, часто требовал доклады о глубине погружения и курсе корабля. Его волнение, видимо, передались всему личному составу ЦП. И вот когда уже была дана команда в 1 отсек "1-й ТА товсь!" боцман на горизонтальных рулях не удержал дифферент, и ПЛ увеличила глубину погружения на 1-1,5м. При этом командирский перископ ушел под воду. Раздраженный командир бросился в ЦП и закричал на боцмана, выругавшись при этом матом. Создался дифферент на корму около 2, лодка подвсплыла на глубину 7 м. В зенитный перископ я уже четко видел мыс острова и доложил командиру, что мы вышли в точку залпа. Прозвучала команда "Пли!"

ПЛ как бы вздрогнула всем корпусом, и из 1 отсека доложили: "Торпеда вышла. Боевой клапан на месте". Потянулись секунды ожидания взрыва. Буквально через 3-4 с над нами раздался какой-то глухой хлопок. Глядя в перископ, я заметил белёсый дымок и напряженно ждал взрыв, который готовился сфоторгафировать, но взрыва не было. Прошли и расчётные секунды хода торпеды, а взрыва всё не было. Акустик доложил, что шум хода торпеды потерян. И тут раздался слабый звук взрыва гранаты, потом второй, и третий. Это был сигнал - приказание на всплытие.

Был продут балласт, и лодка всплыла в позиционное положение. С корабля обеспечения нас начали сразу запрашивать по радио и семафором: "Что случилось? Доложите обстановку". Оказалось, что торпеда наша почти в точке стрельбы выскочила из воды и при падении взорвалась в воздухе. Наблюдателям с ЭМ показалось, что взрыв был почти в точке поглужения ПЛ. Можно представить тревогу и беспокойство командующего флотом, пока мы не всплыли. После доклада нашего командира об обстановке был получен приказ следовать в базу.

И тут капитан-лейтенант Донаконян начал поносить всех и вся за эту странную неудачу: и торпедистов - за "плохую" приёмку торпеды, и рулевых - за "плохое" держание курса и глубины. И мне досталось за "плохие" доклады о месте лодке, хотя вины своей я совсем не чувствовал. Потом было дня два разбирательства с созданием компетентной комиссии, после чего получили приказание принять другую торпеду и готовиться к повторной стрельбе.

На этот раз все прошло иначе. Мы выполнили задачу, как говориться, без сучка и задоринки, отстрелявшись точно по заданию и плану. Торпеда прошла заданное расстояние, на заданной ей глубине, и взорвалась при ударе о скалистый мыс. Удалось и сфотографировать момент взрыва. Сначала из воды поднялся пологий бугор, потом вырос большой куст из водяных струй и обломков камней, и лишь через несколько секунд раздался тупой удар по корпусу, как удар большим бревном по носу корабля, с последующим шуршащим звуком по всему корпусу. После всплытия получили мы по семафору благодарность от заместителя командующего флотом за успешное выполнение задачи. И с хорошим настроением возвратились в базу.

Только командир наш был мрачноват и грустен. Оказалось, что уже получено заключение комиссии о первой стрельбе, в котором к действиям экипажа претензий никаких не было. Торпеда могла (после выхода из ТА) выскочить из воды из-за заклинивания горизонтальных рулей. Была еще какая-то неисправность во взрывателях. Вот почему наш командир был мрачен - он стыдился своего поведения при первой стрельбе.

После этих событий, несмотря на то, что меня уже зачислили на учебу в штурманских классах, я окончательно решил стать командиром ПЛ. В 1967 г., когда, окончив специальные командирские классы, я был уже командиром С-262 пр. 613, все в той же 4-й БСРК, пришлось выполнять такую же задачу по проверке торпед и стрелять по тому-же о. Карамзина. И первый опыт на С-288 мне, конечно же, пригодился.

Проучился я на штурманских курсах, которые, к моему сожалению, по чьему-то странному решению на тот год были организованны во Владивостоке, при ТоВВМУ им. С.О. Макарова, до лета 1959 г. А я-то рассчитывал побывать снова в Ленинграде, стряхнуться, как говориться, провинциальную "пыль с ушей", походить по театрам, концертным залам и музеям. Но не тут-то было. Проучились мы почти год по училищной программе в составе группы, всего около 20 человек, и, на мой взгляд, почти ничего нового и полезного по своей штурманской специальности не получили. Об этом на встрече с флагманским штурманом ТОФ контр-адмиралом В.И. Дмитриевым я имел неосторожность открыто заявить, на что последовала его раздраженная реакция, которая едва не стоила мне отчисления и строгого наказания. Это ещё раз показало, как начальство наше не любило и боялось справедлиой критики, хотя, на словах, лицемерно ратовало за свободу критики и самокритики. После окончания штурманских классов отдел кадров предложил мне идти штурманом на новостроящиеся атомные лодки. Но от этих предложений, посоветовавшись со знакомыми командирами ПЛ, я отказался (тогда на АПЛ назначали только при добровольном согласии). Отказался потому, что на АПЛ предстояло прослужить не менее 2-3 лет штурманом без перемещения по службе. А я уже хотел скорее попасть на учёбу, на специальные классы командиров ПЛ. Отказался, может быть, и к счастью, потому что от тех первых экипажей АПЛ сегодня мало кто остался в живых. Но потом, уже без моего согласия, меня назначили штурманом на дизельную ракетную ПЛ пр. 629, которая строилась в Комсомольске-на-Амуре.

Экипаж должен был комплектоваться на эскадре ПЛ, на Камчатке. Командиром этой крейсерской ракетной лодки К-75 был назначен уже опытный моряк-подводник, капитан 2 ранга Владимир Сергеевич Сусоев - статный мужчина с живым, симпатичным лицом и добрыми карими глазами. Оказалось, что он был со 2-го курса ТоВВМУ отправлен солдатом на фронт и провоевал почти 2 года в самые трудные годы войны, имел боевые награды. После Сталинградской битвы, когда наступил окончательный перелом в ходе войны, их, курсантов, вернули в училище, и дали возможность доучиться. Мы, молодые офицеры, уважали своего командира. Он был всегда спокоен и выдержан при принятии решений, но уж потом - тверд и требователен и, как правило, справедлив. Жаль, что недолго пришлось с ним служить.

После приема корабля от завода в Комсомольске-на-Амуре, достройки и испытаний во Владивостоке, в конце 1960 г. мы прибыли на Камчатку, в б. Крашенинникова, в состав 29-й дивизии ракетных ПЛ.

В апреле 1960 г. во Владивостоке родился у нас второй сын, которого назвали Тимуром. И за второго сына я был глубоко благодарен жене своей Зоеньке, и по-прежнему преданно её любил. Если говорить об отношениях к женщинам вообще, буду откровенен: остался я неисправимым однолюбом. Нельзя сказать, что не было встреч с другими женщинами. Но каждый раз, как только мне начинало казаться, что дело идет к возможному роману, я ужасно смущался, краснел и начинал говорить, что уже женат, что у меня есть сын (потом два и три) и что я их очень люблю и никогда не брошу. После этого одни с презрением фыркали или оскорбив словесно, уходили, другие благодарили за откровенность и, оставшись друзьями на какое-то время, забывались потом.

29-й дивизией командовал тогда капитан 1 ранга Иван Иванович Щербаков. Желтый, словно озлобленный на что-то, смотревший на всех подозрительно своими колкими серыми глазами. Наш командир В.С. Сусаев вскоре заболел "сердцем" и после госпиталя, в свои неполные 45 лет, был признан негодным к службе на ПЛ, после чего уехал преподавать курсантам ТоВВМУ.

К тому времени я был уже старшим помощником командира К-75 и принял дела командира, хотя и не был назначен временно исполняющим обязанности. Период с 1960 по 1963 г. для меня был самым трудным в службе на ПЛ. Я нес на своих плечах всю служебную нагрузку - и старпома, и командира корабля - с ответственностью за 90 человек экипажа. Успешно сдал все зачеты на допуск к самостоятельному управлению ракетной ПЛ пр. 629 (кстати, практические зачеты по управлению кораблем сдавал известному капитану 1 ранга Голосову, о котором упоминает наш однокашник В.В. Брыскин в своих воспоминаниях о ТОФ). Более года я практически сам управлял К-75, хотя на некоторые выходы в море, временно и формально, назначали к нам других командиров. Старался выполнять свои обязанности чётко, и К-75 выглядела, по всем вопросам, не хуже других, и даже отличалась в лучшую сторону. Но меня, не знаю уж почему, невзлюбил комдив.

Как-то мы после выгрузки ракет на регламентную проверку подходили к пирсу. На этот раз никто из командиров к нам прикомандирован не был, и кораблём управлял на мостике при швартовке я один. Командир дивизии И.И. Щербаков к тому времени, уже был в звании контр-адмирала. И он с пирса начал командовать мне, как подходить и что делать при швартовке. Его команды, как правило, были запоздалыми или совсем неверными, и я их не выполнил, но подошел к пирсу и отшвартовал лодку чётко. Он же при этом гневно расхаживал по пирсу, ругался громко и грозился снять меня с должности. После швартовки я подошел к комдиву и доложил о выполнении задачи по выгрузке ракет. На вопрос, почему не выполнял его команды при швартовке, я откровенно ответил: "Извините, товарищ адмирал, если бы я выполнял ваши команды, то обязательно бы разбил и корабль и плавпирс". На это он лишь гневно посмотрел на меня и, махнув рукой, быстро пошел на берег.

Но самым кульминационным моментом в наших отношениях был случай, когда на одном из занятий по командирской подготовке он поручил мне подготовить расчёты боевого похода ракетной ПЛ пр. 629.

К назначенному занятию я, добросовестно поработав с документами, подготовил все расчеты по переходу ПЛ в вероятный район боевых действий - западное побережье США, в район баз Сан-Франциско и Сан-Диего, в 350-км зоне досягаемости тогдашних наших ракет. По моим расчетам получалось, что наши лодки 629-го проекта не только не смогут выполнить такую боевую задачу, но и не дойдут до района боевых действий и будут уничтожены силами вероятного противника уже на 3-м сеансе всплытия для зарядки АБ.

Дело в том, что к тому времени США на линии о. Гуам - Алеутские острова уже создали постоянно действующий противолодочный рубеж глубиной более 200 миль. Кроме того, вдоль всего западного побережья уже действовала зона гидроакустического наблюдения с дальностью около 500 миль. И когда я приложил эти тактические расчёты, то получалась для нас совсем грустная картина. Когда же всё это я доложил на занятиях перед командироми и старпомами нашей дивизии, наш комдив взорвался гневными криками, ругая все мои расчеты, и прогнал меня с занятий. Я тогда не знал, что мне делать от обиды, и с еще большим нетерпением ждал назначения командира на К-75.

Его назначили лишь в конце 1963 г. Это был командир с соседней БПЛ (лодки пр. 641), капитан 2 ранга Александр Игнатьевич Федюковский - чуть полноватый, среднего роста брюнет, с похожими на запорожца черными усами. Он оказался грамотным, вдумчивым человеком и добродушным остряком.

Теперь мне стало намного легче. Командир меня понимал и во многом поддерживал и советом, и своим опытом. Он настоял на восстановлении меня в списке перспективных офицеров. И с его же помощью и поддержкой, уже будучи капитаном 2 ранга, я был направлен в 1965 г. в Ленинград, на Специальные классы командиров ПЛ.

За всю службу на кораблях особых наград я не получил. Правительственных так и не заслужил - как по причинам, зависящим от меня, так и по независящим. Например, за переход Северным морским путём с Дальнего Востока на СФ к награде меня не представили только потому, что я отказался предоставить свою командирскую каюту прикомандированному на переход из Москвы командиру дивизиона (на ТОФ была такая традиция, что ни один комбриг ПЛ при выходе в море никогда не занимал каюту командира, а размещался всегда в каютах старпома). А на СФ в 1970 г. к 100-летию со дня рождения Ленина уже было написано на меня представление на какой-то орден. Но я имел неосторожность на одном из партийных активов выступить с критикой начальства эскадры за частые субботники, проводимые совсем не по-ленински. Этого было достаточно, что-бы отставить моё представление.

Всяких ценных подарков получил я много, но об одном хочу рассказать особо. Когда я уезжал на командирские классы и прощался с экипажем К-75, утром, после подъема военно-морского флага, командир ПЛ капитан 2 ранга А.И. Федюковский объявил перед строем о моём откомандировании на учёбу. Весь строй одобрительно похлопал мне. Потом вдруг вышел из строя строевой старшина экипажа главный старшина Н.И. Весёлкин и от имени всего личного состава вручил мне часы "Полет", купленные на деньги, собранные у старшин корабля. Это для меня было полной неожиданностью, удивило и очень тронуло - подарок тех старшин, с которых я строго требовал и которых нередко наказывал за упущения. Признаться, этот подарок для меня стал самой дорогой наградой за службу на корабле, и я его бережно храню до сих пор.

Итак, мы снова едем в Ленинград - город с юных лет любимый, город прекрасных музеев и неповторимых памятников архитектуры. Едем, как всегда, всей семьёй, не считаясь с расходами переезда.

Учёба на командирских классах для меня прошла интересно и полезно. Нам преподали много нового и по многим вопросам. Особенно много мы получили по основам ядерной техники и ракетно-ядерному оружию. Кроме того, за год жизни в Ленинграде удалось снова побывать в театрах и музеях этого замечательного города. После окончания классов и получения свидетельства я снова был направлен на Дальний восток, в распоряжение отдела кадров ТОФ. Там получил назначение на должность командира средней ПЛ пр. 613 - С-262 из состава 4-й БПЛ.

На этой бригаде в 1966 г. проводили много научных экспериментов, и почти все лодки привлекались к проведению различных испытаний с представителями или комиссиями различных НИИ. Вот и моей С-262 приходилось много раз ходить в море в интересах науки. Обычно это были короткие выходы в ближние полигоны боевой подготовки, как правило, в пределах залива Петра Великого. Утром уходили, а вечером или ночью возвращались к своему пирсу. Хорошо помнятся эти спокойные, без лишней суеты, приготовления к выходу в море утром и ночные возвращения в б. Золотой Рог. После выполнения плана-задания и всплытия обычно мы пускали один дизель на зарядку АБ или на винт-зарядить и возращались в базу. Нужно было зарядить АБ для выхода в море на завтра. Мне очень не хотелось давать дополнительную работу мотористам и электрикам уже в базе для зарядки АБ. И так, под одним дизелем, мы входили в бухту, почти до самого пирса. А бухта в ночные часы казалась действительно золотой из-за отражения в спокойной тёмной воде бесчисленных огней большого города, который огромным, сказочным амфитеатром расположен по ее берегам. По окончанию швартовки - обычный доклад по телефону оперативному дежурному бригады. А у него уже на столе лежит план выхода нашего на завтра.

Так, в частых выходах в море и возвращениях прошли лето и осень 1966 г. Этот год дал мне хорошую практику в управлении кораблём и, конечно же, сыграл большую роль в моём становлении как командира ПЛ. А вот 1967 г. стал для меня очень напряженным и почти боевым.

Начиная с ранней весны мы сдавали полный курс задач боевой подготовки. Летом выполнили все упражнения по торпедной стрельбе, и С-262 включили в состав кораблей 1-й линии. Кто служил на флоте, тот знает, что это означает. Плюс ко всему, были довольно частые выходы в море по вопросам науки. Именно в том году мы испытывали установку и работу приводных радио-гидроакустических маяков. Осенью, когда на Дальнем востоке осложнилась обстановка из-за задержания северокорейскими АМС американского РЗК "Ргеblo" в Японском море, несколько ПЛ ТОФ были направлены в южную часть Японского моря, в их числе - и С-262.

Американское руководство приняло решение с целью демонстрации силы направить туда новейшие надводные корабли. В Японское море шла группа атомных кораблей ВМС США в составе авианосца "Enterprise" и двух фрегатов - "Bainbridge" и "Truxtun". Наши ДПЛ были развёрнуты в заданных районах с задачей обнаружения и слежения за этой группой американских кораблей.

В назначенные сроки мы заняли свои районы и стали ждать подхода кораблей вероятного противника, маневрируя в подводном положении. На третьи сутки ожидания получили оповещение штаба флота о том, что "Enteprise" вошел в Японское море. В те же сутки было получено оповещение от самой южной нашей ПЛ об обнаружении группы кораблей и их ЭДЦ. Отложив на карте полученные координаты цели, я произвел расчеты времени подхода целей в наш район. Однако эти корабли дали о себе знать значительно раньше, чем я ожидал.

Утром следующего дня около 6.00, акустик доложил, что прослушивается шум работы гидролокатора. Я объявил боевую тревогу, штурману приказал начать определение ЭДЦ и сам пошел в рубку гидроакустика и стал вместе с акустиком прослушивать шумы работы гидролокатора. Вскоре четко услышали работу мощного гидролокатора на низких частотах. Мне уже было известно техническое оснащение атомных кораблей ВМС США - это работала новейшая низкочастотная станция AN/SQS-23, с дальностью действия на порядок выше, чем ГАС наших кораблей. Работала пока только ГАС одного корабля. Штурман уточнил ЭДЦ, и мы легли на курс выхода в расчётную полосу движения американских кораблй. По нашим расчетам, они шли курсом 15 со скоростью ок. 20 уз. Потом мы получили ещё оповещение штаба флота с уточнением ЭДЦ кораблей этой группы: они следовали незакономерным противолодочным зигзагом, генеральным курсом 18 на скорости 20 уз., в строю обратного клина.

На свой страх и риск я решил всплыть на перископную глубину для замера дистанции по РЛС. Но сделать это в скрытном режиме ("одного мазка") нам не удалось, а нарушить скрытность действий - главного тактического качества ПЛ - было никак нельзя.

И мы продолжали сближение с кораблями США. Около 11.00 15 октября акустик доложил: "Шум винтов по пеленгу 224. Пеленг меняется вправо". Я объявил по кораблю: "Боевая тревога! Торпедная атака!". Решил выполнить условно торпедную атаку со стрельбой из двух ТА "пузырём", дал команду штурману определить курс и скорость цели, а в 1 отсек: "Приготовить ТА №1 и №4 для стрельбы "пузырём". Именно эти ТА были без торпед. Пеленг на шум винтов цели начал быстро меняться. Расчётная мною скорость цели составляла ок. 22 уз. Приблизительно в 11.20 штурман доложил: "Курс цели - 34, скорость - 21 уз., расчётная дистанция - 40 каб.". И по моей классификации цели, и по данным гидроакустика, мы обнаружили один из кораблей охранения АВ - атомный фрегат. Я принял окончательное решение атаковать условно, со стрельбой "пузурём", и с расчётной дистанции 36 каб. по пеленгу 272, курсовой угол цели 64, произвёл условный залп двумя торпедами. Впоследствии, при разборе в базе нашей атаки получилось, что мы атаковали атомный фрегат "Truxtun", который следовал на КУ 35 правого борта от "Enterprise" на дистанции 40 каб. Поражение цели нашими торпедами обеспечивалось с расчётной вероятностью 70%. Подобные условные атаки были выполнены и другими ПЛ, и наши действия командование флота признало правильными. Но сам АВ или хотя бы шум его винтов мы так и не обнаружили.

Позже, когда по приказанию штаба флота одна из наших ПЛ демонстративно всплыла на видимости американских кораблей, эта группа вдруг повернула на обратный курс и, увеличив ход до 32 уз., быстро удалилась в сторону Корейского пролива и вышла из Японского моря, после чего мы получили приказание возвращаться в базу. По итогам разбора действий наших лодок получалось, что даже наши ДПЛ при фактических боевых действиях могут успешно уничтожить даже самые новейшие надводные корабли ВМС США - может быть, с потерей одной или двух наших лодок. Особенно, если учесть возможность применения при этом самых современных торпед.

После возвращения в базу меня опять вызвали в отдел кадров флота и снова предложили ехать в Комсомольск-на-Амуре для приёмки новостроящейся ПЛ - на этот раз, совсем неизвестной мне лодки пр. 690. Признаться, мне совсем не хотелось снова переезжать. Совсем недавно получил, впервые за службу, новую, довольно удобную двухкомнатную квартиру. Старший сын Валера учился уже в 5-м классе, увлекался футболом и начал заниматься в детской спортивной школе при обществе "Луч". Да и вообще, к тому времени мы уже порядком устали от частых дальних переездов - ведь за неполные 12 лет службы нам уже пришлось 14 раз путешествовать на большие расстояния. Поэтому я сначала отказывался от новой должности - тем более, что это не было повышением. Лодка пр. 690 - тоже средняя, только совсем нового проекта и специального назначения. Но мой отказ на этот раз принят не был. Меня вызвали повторно в отдел кадров и сказали, когда явиться на заседание Военного совета флота на утверждение.