Зарегистрирован на сайте. Чтобы узнать его координаты, написать письмо, обратитесь в раздел "Личное дело".

Соколов Н.П. Нахимовцы вчера и сегодня. Санкт-Петербург: Ленст-ройинжсервис. 2007.
КОЕ-ЧТО О ЗУБАХ, МЕДСАНЧАСТИ, РАЗРУХЕ... И ВООБЩЕ...

В конце войны я из детского дома был направлен в только что организованное Ленинградское Нахимовское училище и после медкомиссии сразу же попал в кресло зубного врача. Было выдрано два зуба, вернее то, что осталось от них, и не помню уж сколько, помню только, что за несколько заходов, поставлено пломб - так был запущен мой рот за годы войны. Почему я это вспомнил? Потому, что тогда я услышал удивившую меня, а потому и запомнившуюся, фразу: <К зубному врачу надо ходить, когда зубы еще не болят>. Это же, но уже нахимовцам третьего, <внучатого> для меня поколения, говорила Нина Ивановна Проводилова, врач-стоматолог. Сегодня она уже не работает в училище, уволилась. Но ее многие вспоминают добрым словом за ее чуткость и руки, которые <не делали больно>. Может быть, это объясняется тем, что в годы ее работы в училище там же учился и ее сын, и для нее зубы вех мальчишек были зубами ее мальчика...
Но раз я оказался в медсанчасти (я позволю себе по старинке, как было при нас, называть нынешнюю медслужбу), в этом вроде бы не первостепенной важности, но сугубо <внутреннем> подразделении училища, а потому и оберегаемом, скажем так, от стороннего взгляда, то, думаю, и читателю будет небезынтересно побывать в ней со мной за компанию.
С начмедом майором медицинской службы Виктором Сотниковым мы медленно поднимаемся в его кабинет по типичной черной петербургской лестнице. Вход - со двора. Но мне припоминается, что раньше на нее можно было попасть и со стороны Пеньковой улицы - через маленький, весь в зеленых кустиках декоративный дворик, расположенный за чугунной решеткой в отступе бокового фасада. А <медленно потому, что на лестнице идет уборка, которой, по всему, давно не было, и майор по ходу проверяет, как работают выделенные для этого нахимовцы, дает соответствующие наставления, подгоняет нерадивых.
По прибытии в небольшой, в одно оконце, кабинетик начмеда я вскоре же после начала беседы попросил его передать меня <на поруки> кому-нибудь из медперсонала среднего звена для ознакомления с вверенной ему <епархией>, потому что наш разговор то и дело прерывался телефонными звонками: звонили ему, справляясь о состоянии больных, звонил, извиняясь, он - просил кого-то прибавить количество ребят для уборки лестницы, так как <эти лентяи> не успевают. Я видел, что отрываю Сотникова от насущных дел.
Тут появилась рентген-лаборант Анна Ивановна Корнилова, небольшого ростика, скорая в движениях (и на язык, как потом оказалось) и сведущая абсолютно во всех делах медсанчасти, ибо совсем скоро отметит двадцатипятилетие своей работы в этих стенах. С ней мы и отправляемся в <инспекторский> обход помещений. <Только не надо писать лишнего>, - напутствует меня начмед и этим как бы предупреждает Анну Ивановну, чтобы она не показывала, чего не надо. Но у нашего сопровождающего на этот счет было свое профессиональное, да и просто человеческое, мнение, в чем я скоро убедился.
Медсанчасть размещалась в изолированной торцевой части бокового фасада основного здания училища и, судя по малому метражу и низким потолкам комнат, в каких-то с самого начала предусмотренных проектом вспомогательных помещениях бывшего городского училищного дома, построенного в самом начале века. И получалось, что все помещения медсанчасти были поэтажно как бы нанизаны небольшими гроздочками по нескольку комнат на эту полутемную лестницу, по которой мы поднялись с майором, а теперь, последовательно обходя с Анной Ивановной все помещения, спускаемся по ней. Кабинеты ЛОР, врача-терапевта, начмеда, окулиста, второй кабинет терапевта, кабинет дежурного врача, процедурная, кабинет стоматолога (тут-то я и узнал, что Нина Ивановна уже не работает здесь), рентген-кабинет с лабораторией, физиотерапия, изолятор, лазарет в три палаты, столовая, комната сестер, аптека, стерилизационная - всего с различными подсобками около двадцати помещений. Большое хозяйство, ничего не скажешь! Здесь глаз да глаз нужен. И деньги! А их в училище, как и везде, не хватает. А впечатление такое, что сюда, в этот <дальний угол>, они и вовсе не доходят.
Все помещения требуют косметического (и не только) ремонта. Выходит из строя сантехника. Некоторые раковины заглушены, в других нет горячей воды. Из туалетов осталось два и оба - на первом этаже. Это то, что сразу бросается в глаза. А из разговоров с сотрудниками - все короче, против прописи, становится список получаемых лекарств (в основном, за счет импортных препаратов), не хватает химикатов для обработки рентгеновских пленок, и общераспространенное явление - хроническая задержка в выдаче заработной платы...
Заходим в лазарет. В одной палате - четверо больных, в другой - один. Лежат, накрывшись тонкими шерстяными одеялами, некоторые с головой (холодно), смотрят поверх на нас неподвижным взором. Ни репродукторов, ни телевизора, ни газет... Резануло: <как в детдоме!> Заговорили с одним из больных. Первокурсник из 4-й роты Козловский Олег. Простудился. Где? На переходах по улице из спального корпуса - в учебный и обратно. Шел без шинели (это было весной), потому что в учебном корпусе для первокурсников нет вешалок.
В кабинете дежурного врача интересуемся у Ивана Михайловича Оплетаева, как работается. <Да никак, - отвечает он. - Вот, - показывает на заглушённые трубы, - тут была раковина, чтобы перед осмотром больного можно было вымыть руки...> В разговоре с ним и другими сотрудниками, а коллектив медсанчасти небольшой - всех про всех пятнадцать человек, частенько проскальзывало слово <разруха>, как бы между прочим, в свое оправдание, что ли...
А может, это только нам, представителям старшего поколения, бельмом на глазу эта самая разруха? Только мы, большинство которых уже не у дел, так обостренно воспринимаем ее? А для тех, на койках, чьи неподвижные глаза смотрели на нас, она, может быть, не существует? И поэтому (ох как возмущалась Анна Ивановна!) при сдаче постельного белья в стирку вдруг обнаруживаются исписанные, изрисованные фломастерами наволочки, простыни, подушки, матрасы... А от одеял отрезаются узкие полоски для наведения блеска на ботинках - вместо бархоток. И ничем, кроме как блажью командиров, считается уборка какой-то задней лестницы, по которой и не ходит-то никто!
Когда мы уже стояли на нижней площадке, я спросил у Анны Ивановны про другой вход, что был с улицы. Она приятно удивилась: <Как, вы помните это?> - и повела меня к... наглухо замурованному дверному проему: <Вот он...>
...Простите меня, кто жив еще из тех, самых первых, работников санчасти Ленинградского Нахимовского училища, что не запомнил ваших имен, а кого уже нет на этом свете - поклонюсь вам при встрече (недолго осталось) на том! Через эту вот дверь мы приходили к вам за помощью, когда недужилось нам. А бывало (и частенько), с замиранием сердца (получится - не получится?) и неспокойной совестью (<нащелкивали> себе температуру), чтобы укрыться в вашей спокойной обители от какой-нибудь очередной нависшей опасности (запомнилось, чтобы увильнуть от карцера); да и вообще... чтобы, как говорят теперь, покайфовать денька два-три, отдохнуть, отоспаться от напряженных будней, скрыться от бдительного ока сверхретивых в своих <воспитательных приемах> тогдашних наших взводных старшин, направленных к нам в училище (а не в действующие воинские части) после окончания школы <СС> (аббревиатура от <строевых старшин>). И мы находили в то трудное время у вас понимание и душевную теплоту. Спасибо вам за это от всех <ребят> первых пяти рот набора 1944 года, с 3-го по 7-й классы!
И еще подумалось мне перед замурованной дверью, Господи, мне бы сейчас те <болячки>, с которыми мы проходили через нее тогда, более полувека, назад!
У В. Даля читаем: <Зубы бывают молочные, коренные и искусственные>. Смотрю на снимок, на родной до боли погончик с буквой <Н>^ и, соотнесясь на какое-то мгновение с этим юным пациентом, чуть было сам не открываю рот, в котором сегодня, увы, больше искусственных зубов. Проело наше поколение свои настоящие зубы. Теперь видим, на чем. Вот и бухтим: <Разруха, разруха...> А надо-то было кусаться!
Ну, я кажется, отвлекся. Чтобы быть <чистым> перед начмедом, завершу свой рассказ некоторыми общими сведениями, полученными от него в короткой беседе. Если объективно судить, то работает коллектив медсанчасти по мере сил, ограниченных возможностей, ежедневно принимая в своих невзрачных стенах в среднем до сорока воспитанников. Большинство - первокурсники, в первые же месяцы по поступлении: идет у приезжих - акклиматизация, у всех - выработка иммунитета на более интенсивный против домашнего, ритм жизни в училище, физические нагрузки, закаливание. Самый же <пик> работы приходится на время набора ребят на первый курс - обследуются более тысячи кандидатов на поступление в училище! А требования, предъявляемые к состоянию здоровья, те же, что и в райвоенкоматах к новобранцам. Виктор Сотников привел интересные данные за последние годы, которые по своей динамике совпадают с показателями медицинских освидетельствований призывников в целом по стране. Не были приняты в училище по состоянию здоровья при сравнительно одинаковых конкурсах: в 1991 году - 29 человек, в 1992 году - 65, в 1993 году - 67, в 1994 году - 112 человек, в 1995 году -109 человек и в прошлом году - 76. Как видим, наметился спад <кривой>. Как и обнищание населения в стране. Что ж, будем надеяться на лучшее. Но и сами, как говорится, давайте не плошать!
Помните булгаковское определение, с чего начинается разруха, в романе <Собачье сердце>? Вот то-то! И это касается каждого.